и вскоре оказалась дома на Кадогэн-сквер.
У нее жутко болела спина, она была готова разрыдаться от отчаяния. Войдя в квартиру, тут же ощутила восхитительный аромат, доносящийся с кухни, и только тогда поняла, насколько проголодалась. Бросила сумку в прихожей, скинула туфли и направилась прямиком на кухню. Судя по всему, Майкл обедал дома. В посудомойке стояли еще теплые тарелки, духовка набита всякой всячиной. Как и она, Майкл был превосходным кулинаром. Изабелла с аппетитом разделалась с цыплятами по-киевски и большим куском творожного пудинга. На сушилке под раковиной заметила две рюмки и пустую бутылку отцовского «Нюи Сен-Жоржа» разлива 1961 года. В тот момент она не обратила на них должного внимания. Слишком устала, настроение отвратительное, хотелось, чтобы Майкл развеселил ее.
Она услышала музыку, доносившуюся из его спальни наверху, сентиментальные звуки Мантовани, одного из любимых композиторов Майкла. Не надевая туфель, поднялась по лестнице, прошла по коридору и распахнула дверь его комнаты.
Какое-то время она даже не могла понять, что происходит, настолько открывшаяся ей картина была далека от всего, что можно только вообразить в самых безудержных и диких фантазиях.
Сначала подумала, что на Майкла напали; крик рванулся из горла, и ей пришлось зажать себе рот обеими ладонями, чтобы его сдержать. И тут наконец Изабелла все поняла.
Совершенно голый Майкл стоял на четвереньках в самом центре двуспальной кровати. Атласное стеганое одеяло и простыни сползли на пол, вся постель была разворочена. Она так хорошо знала его гибкое, изящное, мускулистое тело; африканское солнце придало ему цвет спелого табачного листа везде, кроме узкой полоски бледной и какой-то по-детски беззащитной кожи, обычно прикрытой плавками.
Подле него стоял на коленях также абсолютно голый Нельсон Литалонги. Его торс являл собой выразительный контраст с телом Майкла; весь покрытый потом, он блестел, как свежедобытый уголь; казалось, что он только что намазался оливковым маслом.
Дорогие, любимые черты Майкла были искажены грубой, невыносимой мукой. Страдальческий оскал, застывший на его лице, потряс ее до глубины души. На мгновение он напомнил ей загнанное животное, заглянувшее в самые глаза ужасной и близкой смерти.
Затем взгляд его прояснился, пелена спала, и он увидел ее. На глазах его лицо стало расплываться, подобно плавящемуся воску; прежнее выражение сползло, и на этом месте возникла гримаса невыносимого ужаса и смертельного стыда. Отчаянным рывком он освободился от того, кто его обнимал, откатился в сторону и, схватив смятую подушку, прикрылся ею.
Изабелла резко повернулась и бросилась вон из комнаты.
В ту ночь, несмотря на дикую усталость, спала очень беспокойно; снились обрывочные, путаные сны, в которых она видела Майкла, барахтающегося в лапах какого-то жуткого черного чудовища; однажды так громко закричала во сне, что сама себя разбудила и никак не могла уснуть снова. Было еще темно, когда она оставила свои