шанс к побегу, и она им воспользуется, во что бы то ни стало.
Пленница распахнула настежь дверь и глубоко вдохнула тёплый весенний поток воздуха.
– Давно хотела это сделать! – облегчённо произнесла она и выдохнула.
Накинув пальто, захватив шарф и ботинки, она прытко выбежала во двор. Но тут её великодушие взяло верх и она вернулась проверить, дышит ли он. Девушка осторожно наклонилась и, опасаясь, приложила ухо к груди пострадавшего.
– Бьётся. Значит, жив! Как только я выберусь, обещаю, что отправлю сюда помощь. Хотя сильно сомневаюсь, что он высоко оценит мой благородный поступок, – пообещала она себе, глядя на его крепко сомкнутые веки.
– Пол жёсткий, будет вернее что-то подложить. Господи, сохрани ему жизнь, верни ему силы, вот только не спеши, пусть крепко спит. Дай мне немного времени, дабы уйти подальше, а после разбуди его, словно от долгого сна. Умоляю тебя! Ведь, если он умрёт, моя жизнь не будет прежней, угрызения совести не дадут дышать полной грудью. Не позволь этой крови остаться на моих руках, – вытирая слёзы, добавила она, подложив под голову раненого мягкий валик из одежды и укрыв одним из пальто, что висели на вешалке у двери. Несмотря на содеянное, Мари меньше всего хотела, чтобы он скончался. Её пальцы испачкались кровью; вздрогнув, Мари наскоро вытерла их носовым платком. Потом избавив его руку от перчатки, она проверила пульс, как учил брат.
– Пульс есть, рука тёплая, крепкая, пальцы правильной, красивой формы, – заключила она, не задумываясь.
– А это ещё к чему? Глупости какие! – тут же отругала она себя за то, что находит симпатичным человека, из-за которого попала в столь жестокую передрягу. Но, вспомнив про пузырьки и бинты в комнате, побежала за ними.
Долгих минут двадцать, сидя на коленях у изголовья раненого, перевязывая ему голову, девушка словно забыла о том, что он ей враг и почти перестала его опасаться. Она освободила копну его тёмных волос из-под шляпы, что вряд ли бы одобрил сам пострадавший, тут же заметив шрам на его правой брови – тонкий, почти незаметный, давний рубец.
– Хоть бы шевельнулся, – прошептала она. Мари желала, чтобы он открыл глаза, но вместе с тем больше всего боялась его пробуждения и последствий. За время ожидания она успела хорошо рассмотреть его лицо, точнее ту малую часть, что не прикрывал платок.
– Должно быть, он красив, – вновь посетили её голову недостойные, неразумные мысли.
Рука так и тянулась снять шёлковый чёрный платок, но не решилась. Поднявшись над ситуацией и трезво оценив всю её остроту и угрозы, пленница напрочь избавилась от желания разоблачать похитителя.
– А вдруг он умрёт? Осквернение трупов – страшный грех! – зарыдала она, неосознанно сложив руки раненого на груди…
Чуть погодя, собрав в небольшой узелок всю пищу, что нашла в доме, за исключением кусочка вяленой курицы и сыра (на случай, если он выживет), Мариэль выбежала прочь…
– Боже праведный, вот она… свобода! Её запах отличался от обычного воздуха: он наполнен всеми дарами природы,