проскрежетал, когда клинок распорол его пополам, как кусок сыра.
– Ух, ты! – восторженно воскликнула Аксинья.
– То та, Аксютка, – довольный своей работой сказал кузнец. – Саблю такую и князю не стыдно преподнесть.
Аксинья обняла Макара и крепко прижалась к пропахшему углем и горячим железом мастеру. Кузнец благодарно гладил девушку по спине.
– Ну, иди, иди, Аксюшка. Дед, поди, заждался уж.
– Благодарю тебя, дядька Макар, – Аксинья отпустила кузнеца, завернула саблю в мешковину и быстрыми ножками побежала домой.
Дед поджидал внучку сидя на покосившемся крылечке. В длинной рубахе, ниже колен, он сидел и крошил хлебный мякиш курам. Слетевшиеся тут же с соседних крыш голуби, суетились под самыми ногами старика, а взъерошенные громкие воробьи устроили «кучу малу» из-за корки, что дед бросил и им. Куры склёвывая кусочки хлеба, с опаской поглядывая на воробьиную свару, держались от них подальше – ещё затопчут, оглашенные.
Аксинья, добежав до плетня, проскочила в узенькую, раскрытую настежь, калиточку из пяти ореховых жердей и разогнав дерущихся воробьёв: «А ну-ка – кыш!», присела рядом с дедушкой.
– Вот, смотри, деда, – внучка развернула у себя на коленях мешковину и достала на свет клинок.
Дед отложил остатки хлеба в сторону и, кряхтя, поднялся. Приняв из рук Аксиньи саблю, сказал:
– Хороша-а-а! – старик взвесил клинок в ладони, и вдруг ловко крутанув им, подбросил вверх.
Сабля, перевернувшись в воздухе, направилась вниз остриём к деду, а тот, убрав ногу назад, перехватил клинок за эфес левой рукой и со свистом рассёк перед собой сверкающей, как молния, саблей воздух.
– Хороша работа! – снова повторил дед. – Макар оружейник знатный, но чтоб к вечеру, да так искусно…, – старик вернул саблю внучке.
Присев обратно на крыльцо, старый взял хлеб и продолжил кормить птиц.
– Это он теперь, ко́сы правит, да подковы мастерит, – дед говорил, не отрываясь от своего занятия. – А в прежние, молодые времена к нему аж из города приезжали, просили: кто меч, кто ше́лом, кто кольчугу выковать. Знатный был мастер, Макар. Давно, а вишь, помнит-то. Мастерство, его время не точит.
На реку опускался душный летний вечер. Ребята, что удили рыбу в камышах стали громко перекликаться, собираясь домой с уловом. Цапля, замерев среди мелкой заводи, стоя на одной ноге провожала катившееся за лес солнце. У топкого ручья в овражке под горкой заплакала ночная птица, а в крапиве у самой завалинки затянул свои страдания сверчок.
– Идём, что ли, Аксюша, в дом, – дед поднялся, опираясь на плечо внучки. – Завтра встать раненько надо.
Старик взошел на крыльцо и, отворив низкую дверь, бесшумно ступил в дом.
В окне запылала лучина. Аксинья аккуратно завернула саблю в мешковину, взяла забытый дедушкой посох, и легко взбежала на крылечко. Обернувшись к почти спрятавшемуся за дальние сосны солнцу, она что-то прошептала и вошла в дом, неплотно прикрыв за собой дверь.
Глава вторая
Петух ещё не пропел, а Аксинья была уже на