обычно заведено, видно, у их сословия было. Гости, наконец, поддавшись хмелю изрядно и объевшись, со всем почтением откланялись, выразив обещание государеву посольскую грамоту королеве своей доставить в самый краткий возможный срок, и слова мира передать без искажения.
Государь возлёг отдыхать у себя, и два часа было в покоях тихо.
Федька же отправился проследить за подношением митрополиту Московскому, которым, вместе с намеченным посещением вечерним, Иоанн упреждал их завтрашнюю встречу на большом праздничном чествовании Рождества Пресвятой Богородицы в Успенском.
Подношения эти были нарочито и дорогие, и скромные: на подносе большом в золочёных судах перец острый и душистый, шафран, винные ягоды, изюм, яблоки и вино.
Афанасий и впрямь смотрелся утомлённым, и поднялся при их появлении из кресла, подушками бархатными устланного, с помощью служки и опоры о посох. В его покое было сумрачно и ощутимо прохладно, и толстые высокие чёрные свечи в золочёных чугунных шандалах в человечий рост изредка колыхались пламенем, бросая в медленное кружение по стенам и сводам длинные перекрёстные тени.
Точно вторя движению государя, Федька и рынды-телохранители пали на колени и ниц, согнувшись смиренно, возле дверей митрополичьей палаты, под надзором сумрачных иноков-привратников, рослых и нехилых с виду, молитвенным поклоном приветствующих царя. Рынды при этом обнажили головы и держали свои высокие рысьи шапки, как держат шлемы, на согнутой руке у пояса. Затем Иоанн один приблизился к патриарху, и в полной тишине преклонился к его руке за благословением.
Федьке был дан знак подойти с подношением. Митрополит еле заметно кивнул, взглянув на него. Его служка принял у Федьки поднос, затем оба, не поднимая склонённых голов, отошли к большому поставцу, накрытому зелёным бархатом с широкой золотой каймою, вышитой чёрными крестами и звёздами, куда водрузили подарок среди других даров и золотых кубков, и замерли там, почтительно потупив взгляды в тускло отсвечивающий мраморный пол.
Федька не в первый раз сопровождал Иоанна к владыкам, порядок весь знал, и боялся, что сейчас, как тогда, в Ярославле, или в Лавре, его выставят вместе с остальной свитой, и он не узнает, о чём пойдёт речь. А, меж тем, батюшка особо что-то сетовал на поповские дела и неурядицы, приписывая им чуть ли не верховную причину всему извечному мирскому раздору. Едва ль не так же, как осиное гнездовье Евфросиньи и старых псов вкруг неё, клял он последними словами поповскую власть, всегда поперёк царской встающую, едва им чем-то поступиться надлежало. В душе Федька с ним соглашался, не вполне в состоянии рассудить всем осознанием, уж очень запутанно тут всё было… Отчего тогда, непрестанно своё слово отстаивая, государь на богомолия ездит к тем же, с кем спорит, и там столь часто дары оставляет, и землями жалует, а сам на их же непомерную жадность сетует… Укрепляет всячески царствие земное Троицы Живоначальной, за единство всех