он наконец. – Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.
Мезенцев чуть усмехнулся.
– Тогда мне стоит узнать их за вас.
Он потянулся за блокнотом и карандашом.
– Кто видел её последним?
Воронцов медлил, затем медленно выдохнул.
– Она была у подруги. Ольги Корниловой.
– Когда?
– Вечером 31 декабря. Около десяти.
– Она возвращалась одна?
– Да. Дом Корниловых недалеко, всего семь минут ходьбы.
– Но она так и не дошла.
– Да.
Воронцов провёл рукой по лицу.
– Слуга ждал её у двери. Она не пришла.
Мезенцев записывал.
– Полиция обыскала маршрут?
– Разумеется. Все дворы, переулки…
– Но ничего не нашли. Ни следов борьбы, ни свидетелей.
Купец стиснул челюсть.
– Только туман, – сказал он.
Детектив приподнял бровь.
– Что?
– В ту ночь был туман. Очень густой.
– Петербург не бывает без тумана зимой.
– Да, – Воронцов поднял на него глаза. – Но вы ведь понимаете, о чём я.
Мезенцев молчал.
Он знал.
Туман был в каждом из этих случаев.
Но что важнее – туман был всегда.
Это была лишь погода. Обычная для зимнего города.
Но почему тогда внутри нарастало ощущение, что всё это не просто совпадение?
Воронцов ждал.
Детектив закрыл блокнот.
– Я хочу поговорить с Ольгой Корниловой.
Купец кивнул.
– Я подготовлю экипаж.
Он поднялся, вытащил часы, глянул на циферблат.
– Ольга ждёт нас в их доме. Она… боится.
– Боится?
– Говорит, Анна вела себя странно в последние дни.
– В каком смысле?
Воронцов сжал пальцы.
– Она говорила… что за ней кто-то следит.
Мезенцев медленно кивнул.
Часы в углу кабинета глухо отбили полчаса.
Он уже знал, с чего начнёт расследование.
Но не знал, куда оно его приведёт.
Глава 2. Шепоты в тумане
Лошадиные копыта гулко цокали по промёрзшей мостовой. Туман, стелившийся по городу, приглушал звуки, делая их странными, растянутыми, будто кто-то дёргал за тонкие невидимые нити.
Мезенцев сидел напротив Воронцова, скрестив руки на груди, и рассеянно смотрел в окно экипажа.
Воронцов нервно сжимал в руках перчатки, кожа которых скрипела под его пальцами. Он смотрел перед собой, но казалось, что его взгляд обращён куда-то внутрь, туда, где ещё был голос дочери, её смех, её шаги.
Карета сворачивала в очередной переулок, когда лошади вдруг резко встали, фыркая и тревожно переступая копытами.
– Да чтоб тебя! – раздался возмущённый голос кучера. – Глаза разуй, смотри куда прёшь!
Мезенцев взглянул через окно. Два экипажа едва не столкнулись, их колёса были опасно близко, и теперь оба кучера выкрикивали друг