стало плохо, профессор. И мы с деканом…
– Вы курите? – Это интересует его больше остального. Грецион живет среди некурящих женщин – сигара, трубка, папироса, все это нечто сродни колдовству или, напротив, божественной благодати, артефакту, огненному мечу Каина, доступному лишь его бабке.
– Сейчас это называют немного по-другому. – Стажерка почему-то улыбается. – Но да. Врач разрешил. Сказал, что самому порой очень хочется.
– Вас сюда пустили… – Он приподнимается на локтях. – Как? Зачем? Что вы…
– Конечно, пустили. – Стажерка хитро улыбается. – И, конечно, не хотели. Но я строила красивые глазки и уговорила.
Все, как принято. Грецион кивает. Резко встает, роняет одеяло на пол – ничего больше не щекочет ступни. Стажерка выключает свой вэйп – так, кажется? – и миниатюрная лампочка гаснет.
– Грецион Семеныч, вы… – Она смотрит непонимающе. Неужели не догадывается?
– Подальше отсюда. Хватит с меня врачей. Все это бесполезно, поверьте – я куда лучше чувствую себя дома. – Он пытается засунуть ноги в больничные тапочки, но мимо, мимо, мимо. – О, я даже знаю, что мне скажут! Опять и снова. Выпишут что-то, что противоречит нынешнему курсу лечения. А яды лучше не смешивать.
– Нынешнему лечению? Грецион Семеныч, я чего-то не знаю?
Конечно, мелькает мысль, она ничего не знает. Ни-че-го. Незнаетнезнаетнезнает.
– Не знаете. И знать вам не стоит. – Грецион садится так же резко, как встал, но одеяло не поднимает. Натягивает цветные носки с героями Улицы Сезам – его любимый стиль, строгий костюм, яркие носки и кеды или, на худший, как сейчас, зимний случай – утепленные кроссовки. – Зачем вы вообще притащились сюда? Вам мало было предыдущего разговора или повторить дважды?
Она не выдерживает: снова включает вэйп, затягивается, наполняет палату ароматным паром – ягоды, мед, печенье, – и закидывает ногу на ногу, свободной рукой – двумя пальцами – массирует лоб.
– Грецион Семеныч, поймите меня правильно. Я специально напросилось на стажировку именно к вам. Думаете, так просто уломать наших твердолобых управленцев? – Стажерка закатывает глаза, явно показывая свое отношение к этим управленцам. Выпускает пару колец дыма. – Но я уболтала их, вот прямо как врача сейчас. Хотя, знаете, все, что я им наплела, было лишь слегка гипертрофированной правдой. Грецион Семеныч, неужели так трудно понять?
Стажерка встает, отходит к окну. Говорит будто бы припорошенной снегом зимней улице:
– Я хочу быть такой, как вы. Неутомимым бибой, или бобой, если хотите, девиз которого – «слабоумие и отвага», и он готов доказать свою правоту всеми способами изменить мир, как бы сложно ни было. И плевать ему на чужие мнения. Вот вы любите говорить метафорами, особенно на лекциях, я заметила. Вот и получайте метафорой: разве не из неутомимых бибы и бобы рождаются великие – фигуры, которые играют не по правилам, ходят, как им вздумается, с А5 на Е8, и в итоге переворачивают шахматную доску вверх дном?
– Складно говорите. – Грецион