Сергеевич Уваров сутулился сильнее обычного, чем-то озабоченный, седой ежик волос усиливал впечатление, что генерал какой-то взъерошенный или простуженный. Он сидел за письменным столом в своем кабинете, обложившись справочниками отчего-то по криминалистике. Поднял грустные глаза на зашедшего к нему полковника, одетого в потертые джинсы и мятую рубашку, и вздохнул.
– Я с самолета, – уловил немой укор Горюнов по поводу дресс-кода и после приглашающего генеральского жеста сел за приставной стол. – У меня там камуфляж или вот… – он дернул себя за рукав и полез в нагрудный карман, где лежали смятая пачка сигарет и зажигалка.
Уваров снова вздохнул, взял с подоконника за своей спиной тяжелую зеленого стекла пепельницу и прокатил ее по полированной поверхности стола. Петр поймал, нисколько не испытывая угрызений совести ни по поводу своего внешнего вида, ни из-за курения. Его мать всегда утверждала, что у него вообще нет совести. А Горюнов и не пытался опровергнуть, считая муки совести непродуктивным атавизмом.
Вопреки прогнозам Попова, никаких претензий Уваров предъявлять полковнику не собирался. Да, ему порой хотелось надавать Горюнову по шапке, но он осознавал, что вытянул счастливый билет, когда у него в управлении оказался Петр Горюнов. За несколько лет совместной работы Уваров усвоил – давить на Петра Дмитрича дело бессмысленное. Внешне полковник соблюдает субординацию, а в итоге поведет себя в соответствии с ситуацией, то есть как Бог на душу положит и, уж точно не по инструкции. Любого другого за меньшие проступки Уваров замордовал бы выговорами, а если бы эти меры не подействовали, постарался бы уволить, разорвав контракт.
Но инструкции усовершенствуют и вносят в них коррективы как раз такие, как Горюнов, те, кто нащупывает новые пути. Иначе действия разведчика или контрразведчика в какой-то момент становятся читаемыми и предсказуемыми. Ведь с противоположной стороны действуют практически по таким же схемам.
– Дома еще не был? – Уваров достал из сейфа папку и флэшку.
– Вашими молитвами… – намекнул Горюнов, стряхивая пепел, скользнувший по гладкому бортику вымытой до скрипа пепельницы.
– Я ведь могу тебя отозвать из Сирии. И так коллеги ропщут, что ты там засиделся. Был я тут в доме-два, встретил Ермилова, так он ко мне с претензией. Куда я, дескать, тебя услал? Завел, понимаешь, себе адвоката в военной контрразведке! Он просил передать, что хочет с тобой увидеться. – Уваров оживился. – Может, у него есть что-нибудь полезное по нашему направлению?.. Ну да ладно. Пока нам самим хватает проблем. Вот, – он протянул Горюнову папку. – Прочти-ка.
Горюнов пробежал глазами короткую справку. На второй странице приложения была напечатана стенограмма с диктофонной записи. Уваров видел только табачный дым, поднимавшийся над листками в руке полковника. Анатолий Сергеевич, глядя на длинные загорелые дочерна пальцы Горюнова,