он на самом деле не совершал.
Шел сидела с ней в кухне. В час ночи Констанция поднялась из-за стола и пошла в спальню, чтобы позвонить матери. Обычно они разговаривали по телефону раз в год, в день рождения Эстер. Сейчас она решила ей позвонить, потому что, несмотря на все их разногласия – несмотря на то, что мать никогда не была для Констанции палочкой-выручалочкой, – ждала, что та решит все проблемы дочери. Как в игре: берешь карточку, а на ней написано: «С нее хватит. Она больше не выдержит».
Услышав в трубке сонный недовольный голос матери, Констанция расплакалась. Рыдала так громко, что Шел прибежала из кухни. Она взяла у нее трубку и тихим голосом объяснила ситуацию.
– Шел, скажи ей, чтоб не приезжала! – истерично вскричала Констанция, чтобы Шел поняла, насколько это важно.
Та удивленно посмотрела на Констанцию, но просьбу ее передала, а еще через несколько секунд кивнула и повесила трубку.
– Она не приедет, – доложила Шел так, словно сама не верила в то, что произносила. – Просила позвонить ей, как только что-то станет известно.
Констанция с ужасом представила, как вела бы себя мать, будь она здесь, рядом. В комнате стало бы нечем дышать.
Почему она не способна противостоять тем, кто ее окружает? Это ее проклятие, ее крест.
Констанция вернулась на свой стул.
Она хотела спросить у Шел, как ей теперь вести себя со Стивом, что вообще это значит, но лицо, казалось, отяжелело от слез, набухло, да и не знала она, как выразить свои мысли словами. Она заметила, что лицо Шел тоже мокро от слез, и внезапно ею овладела неодолимая потребность поговорить о чем-нибудь, о чем угодно, только не о том, что сейчас происходит. Нога, на которую утром упала чашка, до сих пор болела. Казалось, это было тысячу лет назад.
– Я тебе рассказывала, почему мы с мамой не общаемся? – спросила Констанция. Она знала, что не рассказывала, но так было проще всего начать разговор.
Шел покачала головой, отирая лицо тыльной стороной ладони.
– Мой отец умер, когда я была маленькой, но я хорошо его помню. В нем было все то, что маме не дано. Доброта, сердечность. Когда он занимался мной, уделял мне внимание, казалось, кроме нас двоих, никого в мире не существовало.
Чайник вскипел, и Шел встала, чтобы заварить чай.
Констанция даже не посмотрела на нее, а продолжала говорить, глядя на скатерть.
– После его смерти мама долго оставалась одна. Но потом начала встречаться с одним из его друзей. Открыто, не таясь. Он периодически навещал ее, справлялся, как у нее дела, и они постепенно сблизились. Но свои отношения не афишировали. Я ни о чем не догадывалась, пока он не переехал к нам.
Констанция вспомнила себя в подростковом возрасте. Внешне она была пай-девочкой. При матери, от которой веяло ледяным холодом, никакой другой она быть и не могла. Но порой в глубине души она позволяла себе злиться, гневаться на несправедливость судьбы: почему не мама умерла, а отец?
– Фрэнк во