в жизни Питера, и я до сих пор его храню.
Констанция боролась с желанием встать и взять свою чашку с рабочего стола. Почему-то в глаза Шел смотреть она не могла и потому смотрела на ее рот. В каком-то журнале она прочитала: если смотришь на рот собеседника, пока тот говорит, тому кажется, будто его слушают. Шел, очевидно, было важно то, что она рассказывала.
– Шел, продолжай, пожалуйста.
Та не добавила в свой чай молока. Сидела, обхватив ладонями горячую чашку.
– В общем, я была счастлива, потому что думала об этом. Может, потому и пила так много. Я предвкушала встречу с Питером, и мне казалось, все видели, что я счастлива, и потому крутились возле меня. Мы засиделись допоздна. Было уже часа четыре утра. Помнится, я сказала: «Ладно, ребята, маленькой леди пора домой». И рассмеялась собственной шутке, ведь я была выше многих парней. А потом я попыталась встать и упала. Мы расхохотались. Мальчишки помогли мне встать, и мы пошли, сели в чей-то ют. У всех парней были юты. Я пыталась… пыталась вспомнить, чья это машина. Мальчишки залезли на платформу. Не знаю, сколько их было. Я заснула в кабине, а когда проснулась, решила, что мы остановились, потому что подъехали к моему дому. Дверца открылась, и я вывалилась. Мы были у ручья. Я учуяла запах воды. Я лежала ничком на холодной земле.
Констанция остро сознавала, какое у нее выражение лица, как лежат на столе ее руки.
– Кто-то тронул меня за ногу. Они задрали на мне юбку, стащили с меня трусы. Я стала вырываться. Вся была в грязи. Чувствовала на лице чужие руки, зажимавшие мне рот, потому что я кричала, громко кричала. – Шел на мгновение умолкла. – Я была девственницей. Боль была жуткая. Пронзительная. Все четверо причиняли боль. Может, их было всего двое, но каждый сделал свое дело по два раза. Не могу сказать.
Констанции хотелось подняться из-за стола, включить чайник. Словно мозг пытался отвлечь ее, предлагал подумать о другом, не о том, что она услышала. Но Шел продолжала свой рассказ:
– Потом они погрузили меня в ют, бросили ничком на платформу. Когда машина остановилась в конце моей улицы, я кое-как слезла. Уже было, наверно, часов пять утра. Я была вся в грязи – лицо, руки, весь перед. Никто из них не вышел со мной, но я помню: когда они уезжали, Стив смотрел на меня из окна со стороны пассажирского кресла. Он был одним из них. Ему тогда было всего пятнадцать, но он насиловал меня вместе с остальными.
Из-за этой последней фразы, подозревала Констанция, и был затеян весь разговор. Грудь сдавило, будто из нее вышибли дух.
– Что Стивен тебе сказал сегодня утром? – спросила она.
– Чтобы я держалась от тебя подальше, – ответила Шел безжизненным голосом. Казалось, рассказ выхолостил ее. К чаю она так и не притронулась. Сидела, сгорбившись над чашкой. – Я скрыла это от родителей. В дом зашла с заднего двора. Приняла душ. Одежду, что была на мне, выбросила. Не хотела, чтобы кто-то знал. Я даже толком не помню, кто еще там был, кроме Стивена.
Прямо за спиной у Шел на стене висел семейный фотопортрет, который Стив подарил жене на День