чтобы у нее было четверо или пятеро братьев и сестер или хотя бы кузины с кузенами, как у меня. (И будь они у нее, в тот день они проводили бы Эстер до дома.) А мне самой всегда была нужна одна только Эстер.
За ужином мама все больше молчала, даже особо не заставляла меня есть кукурузу, которая всегда напоминала мне зубы иноземных чудищ. Я ждала удобного момента, чтобы выйти из-за стола.
– Эстер так и не вернулась домой из школы, – сообщила мама.
Я уже отодвинулась от стола. Еще светило солнце, хотя шел седьмой час вечера. Мама Эстер, должно быть, места себе не находила от беспокойства.
– Ронни, она точно не говорила, что собирается заняться чем-то или пойти куда-то после школы? Может, она решила сходить в бассейн или прогуляться?
В бассейн мы ходили вчера. По пятницам мы бассейн не посещали. Тем более что сегодня вонь стояла несусветная: только идиот потащился бы куда-нибудь без крайней необходимости. К тому же в бассейн нас всегда водил папа Эстер.
Мы вышли из ворот школы вместе с другими шестиклассницами. Что сказала мне Эстер перед тем, как мы отправились по домам? Пока, наверное. Она обернулась, помахала мне рукой на прощание? А я?
В нетбол сегодня Эстер не играла: забыла взять кроссовки. И ужасно расстроилась из-за этого. А я была бы только рада пропустить игру. Эстер сидела на скамейке и, подпирая голову ладонями, жадно наблюдала за ходом матча. Когда мы с ней расстались у церкви, я мысленно отметила, что в следующий физкультурный день мне тоже надо бы прийти в школьных кожаных туфлях.
– Она просто пошла домой. – Левой ногой я поддела деревянную перекладину под столом. – Как всегда. – Мама, казалось, ждала от меня еще каких-то подробностей. – Я помахала ей, она махнула в ответ, – только я сказала это, как описанная мной картина мгновенно оформилась в отчетливое воспоминание. Взмах руки, едва заметный, но видимый, как контур перерисованного изображения.
Мой взгляд упал на торшер в столовой. Я поняла, что можно сделать с рисунком ламы. Надо поднести журнал с альбомным листом к верхнему отверстию в абажуре. Благодаря бьющему снизу свету, журнальная иллюстрация проявится на бумаге. Рисунок получится такой классный, что мой постер признают лучшим. Я стала думать об этом, мысленно обыгрывая возможные ситуации, представляя, как буду обходить те или иные препятствия. Если меня спросят, обвела ли я готовое изображение, придется признаться. Но ведь можно сказать: «Сама нарисовала». Это же не будет ложью?
Мама молчала. Лишь кивком разрешила мне выйти из-за стола.
Я вернулась в свою комнату. Казалось бы, меня должна охватить паника. Ничего подобного. Странная реакция, да? Как объяснить, почему меня совершенно не беспокоило, что никто не знал, куда подевалась моя лучшая подруга? Почему я сидела и как ни в чем не бывало делала уроки? В свое оправдание могу сказать одно: я воспринимала это так, будто они жаловались, что не могут найти океан. Мне было очевидно, что Эстер просто ищут плохо или не в тех местах.
В