до смеха.
Эх, если б можно было вскрыть мозг человека, думала Сара, рассмотреть во всех подробностях, чего он боится, что скрывает, и записать увиденное в блокнот.
– Кто-нибудь заходил в комнату Эстер после того, как она утром ушла в школу?
– Нет.
Сара чувствовала, что Констанция с трудом сдерживает нетерпение.
– Вы сами точно там не были? Может, постиранные вещи приносили? Или ковер пылесосили?
– Постойте. – Констанция вскинула руку, будто пешеход, жестом останавливающий едущую на него машину. – Я действительно туда заглядывала. Она не вернулась к трем, как обычно, и я пошла к ней в комнату. Подумала… подумала, вдруг она прошмыгнула в дом через черный ход.
– Что вы там делали?
– Я… я хотела заправить ее постель, но не стала: Эстер должна сама застилать свою кровать. На полу валялись ее вещи. Я их подобрала. – Последнюю фразу Констанция произнесла с восходящей интонацией – то ли вопрос, то ли мольба.
– Хорошо. Через минуту мы с вами пройдем туда вместе, и вы еще раз проверите, не пропало ли что из вещей.
– Скажите, у вас есть дети?
Сара по опыту знала, что незамужние бездетные сотрудницы полиции, выполняющие ту же работу, что и она, у людей вызывают больше доверия, нежели холостые мужчины. Даже если они догадывались, что она лесбиянка, а сами не особо жаловали людей нетрадиционной сексуальной ориентации, к ней они относились с меньшим подозрением, чем к Смити. Сара плохо представляла, как бы она после тех ужасов, с которыми ей приходилось сталкиваться на работе, возвращалась домой к своим детям, если б они у нее были. «Это не нормально, – доказывала ей мать. – Тем, кто хочет заниматься подобной работой, нельзя иметь детей. Это не нормально». А ведь мама не знала и половины из того, с чем ее дочери приходилось иметь дело. Сара никогда не рассказывала ей о своих буднях в отделе по защите прав детей.
Констанция ждала ее ответа.
– Нет, детей у меня нет, – призналась Сара.
– Думаете, мою дочь похитили, да? – Мать Эстер вздернула подбородок.
– Констанция… – Сара встретила ее взгляд. – Я пока ничего не думаю, следствие только началось, еще рано что-либо говорить. Одно могу с уверенностью сказать: теперь мы с вами партнеры. Обе хотим одного и того же. Чтобы Эстер вернулась домой.
Сара старалась не делать преждевременных выводов. Сейчас ее беспокоило не то, что Эстер, возможно, уже мертва. Она боялась, что девочка жива и ее где-то насильно удерживают. Но своими опасениями с матерью Эстер она, конечно, делиться не собиралась.
Констанция молчала.
– У вас есть другое фото? – спросила Сара, вынимая из папки снимок, который дал ей Мак. – На школьных фотографиях дети не похожи на себя. Вы не замечали?
С блокнотом в руках, в котором теперь лежала другая фотография Эстер Бьянки, Сара шла по коридору на шум, доносившийся, как она полагала, из кухни.
На пороге комнаты с виниловым полом она остановилась, упершись взглядом в широкую спину