один, де Салер стал вглядываться в океан, словно проверяя, не выйдет ли тот за свои пределы. Детский ужас, абсурдный кошмар, преследовавший его той ночью на этом чужом берегу. Его пальцы, словно обладая собственной волей, продолжали двигаться – копались в песке, выстукивали бессвязный ритм по бедрам. Жюстиньен хватал себя за запястье, чтобы это остановить. Ему следовало сосредоточиться на вполне реальных опасностях момента. Стоящий позади лес, в котором обитало достаточно хищников, чтобы уничтожить их маленькую группу. И, конечно же, холод. С тех пор как Жюстиньен впал в немилость и оказался в самой холодной из известных ему стран, он стал испытывать особое отвращение к холоду. Однако еще большее недоверие он питал к людям. К этой разношерстной группе выживших, которых судьба свела здесь. В отличие от многих философов, молодой дворянин не считал, что трудности и дикая природа делают людей лучше. Пожалуй, только пастор не вызывал у него опасений. Абсолютно никакого доверия не внушал Берроу, этот английский офицер, слишком усердно собиравший оружие. Лесному бегуну было сложно принять авторитет Мари. Ботаник Венёр тоже не скрывал своего негативного отношения к ней. Даже самому Жюстиньену становилось не по себе в ее присутствии. Не говоря уже о том, что он до сих пор не выяснил, почему она следила за ним в Порт-Ройале. Жюстиньен почесал зудевшую кожу на голове. Постарался успокоить дыхание и привести мысли в порядок.
Испытания не объединяют людей. У Жюстиньена были все основания так считать. Откуда может быть нанесен первый удар? Что станет первой искрой?
Пальцы Жюстиньена погрузились в песок, и это прикосновение отчасти успокоило его. Он устремил взгляд в темноту побережья. Д’Оберни прибыл сюда, чтобы потеряться, просто чтобы провести контур этого побережья, начертить линию черными чернилами на пожелтевшей белой бумаге. Де Салер никогда не встречался с картографом, не знал ни его лица, ни голоса, ни телосложения. Однако чувствовал, что в каком-то смысле знаком с ним. Ведь он уже встречал подобных ученых путешественников в парижских салонах. Эти мудрецы готовы отправиться на край света, чтобы проследить путь планеты, зарисовать новый цветок… Он вспомнил, с каким сиянием в глазах они рассказывали о своих будущих приключениях. Этот блеск был ярче, чем на празднике или после алкоголя. Без сомнения, и д’Оберни был в свое время одержим этой страстью. Неизвестно, сохранилась ли она до сих пор.
В конце пляжа берег упирался в скалы, которые на фоне ночи создавали насыщенную область мрака. Жюстиньен нервно перебирал свои длинные волосы, которыми когда-то в Париже так гордился, а теперь в его пальцах они напоминали птичье гнездо. Он вздохнул, и от ледяного воздуха у него защипало ноздри. Ученые со всей Европы, без сомнения, дорого бы заплатили, чтобы оказаться на его месте. Но сам он этой ночью был готов продать душу, лишь бы убраться поскорее отсюда. Время тянулось медленно, пока не пришла Мари, чтобы сменить его.
Прежде чем снова лечь спать, Жюстиньен принялся жевать подарок Венёра. И с этогомомента его больше не волновал вопрос, стоит ли доверять ботанику. Сок растения оставлял горький привкус на