ее запертой снаружи, а замок не уступил моим усилиям. Пока я старался выломать дверь, я увидал в окно старика, проходившего мимо с ребенком на руках.
– Вставайте, вставайте! – кричал я изо всех сил, потрясая перегородку ударами кулаков. Тогда только Георгий проснулся.
– Где старик? – спросил он.
– Ступай скорее, – кричал я, – он унес вашего ребенка.
Одним ударом ноги Георгий вышиб дверь, которая, как и моя, оказалась запертой снаружи, и бросился бежать по направлению к лесу. Я насилу разбудил Петра, его невестку и Зденку. Мы собрались перед домом и через несколько минут ожидания увидали возвращавшегося Георгия с мальчиком на руках. Он нашел его без чувств на большой дороге, но мальчик скоро пришел в себя и не казался больнее прежнего. На вопросы он отвечал, что дедушка ему ничего не сделал, что они вышли вместе, чтобы лучше поговорить, но только что очутились на воздухе, мальчик лишился чувств сам не помнит как. А Горша исчез.
Остальную часть ночи мы, конечно, уже провели без сна.
На следующее утро я узнал, что по реке, которая пересекала большую дорогу в четверти мили от деревни, шел лед, что бывает здесь осенью и весной. Переправа стала невозможной на несколько дней, и мне нечего было и думать об отъезде. Впрочем, если б я и мог уехать, то все-таки любопытство, да и другое чувство при этом удерживали меня. Чем более я видел Зденку, тем более чувствовал к ней влечение. Я, mesdames, не из тех людей, которые верят во внезапную и непреодолимую страсть, столь часто встречаемую в романах; но думаю, что бывают случаи, когда любовь развивается быстрее, нежели обыкновенно. Оригинальная красота Зденки, ее странное сходство с герцогиней де-Грамон, от которой я бежал из Парижа и которую теперь находил тут, в живописном костюме, говорящую на чужом, звучном языке, эта характерная черточка на лбу, из-за которой я двадцать раз хотел лишить себя жизни, – все это, соединенное с особенностью моего положения и всем тем чудесным, среди чего очутился я, теперь способствовало развитию в душе моей такого чувства, которое при других обстоятельствах сказалось бы лишь вскользь и слегка.
В течение дня я услыхал, как Зденка говорила меньшому брату:
– Что́ ты обо всем этом думаешь, Петро? Неужели и ты подозреваешь отца?
– Я не смею его подозревать, тем более что мальчик говорит, что он ему не сделал никакого вреда. А если он и исчез так внезапно, то ты ведь знаешь, что и ранее этого он всегда так делал и никогда никому не отдавал отчета в своих отлучках.
– Знаю, – отвечала Зденка, – а потому нужно спасти его: ты ведь знаешь Георгия…
– Знаю, знаю. Говорить с ним бесполезно; а вот мы спрячем кол его, а за другим он не пойдет; по сю сторону гор ведь ни одной осины не найти.
– Да, да, спрячем кол, но только не скажем об этом детям; они проболтались бы при Георгии.
– Осторожно надо, конечно, – сказал Петр, и они разошлись.
Наступила ночь; о старике Горше не было ни слуху, ни духу. Я, как накануне, лежал у себя на кровати, и луна полным светом заливала комнату. Когда сон уже начал путать мои мысли, я вдруг как бы инстинктивно