хриплым от длительного молчания голосом произнёс юноша.
– Как только получил Мифоса, – не глядя на него, отозвался Вольфганг.
– Не могу поверить, что отец…
Парень не смог договорить. Сглотнув слёзы и переведя дыхание, он всё же выдавил:
– Он был… таким сильным…
Голос его сорвался, и он прикрыл лицо руками от безысходного горя.
– Я навещал его. Он был в порядке, когда его перевели из реанимации… Что произошло? – отстранённым голосом спросил регент. Мрачный взгляд его застыл на лице покойного.
– Я не знаю. – Безжизненно прошептал Дориан. – Мы не оставляли его одного ни днём и ночью, но сегодня я впервые отлучился из палаты на пять минут, а когда вернулся… он… Мне не следовало оставлять его.
Парень зажмурился и прижал пальцы к вискам, пытаясь снять напряжение. Лицо его искажала то ли головная боль, то ли душевные терзания.
– Куда ты отлучался? – не слишком деликатно поинтересовался регент.
Холодный тон его голоса заставил юношу снова поднять на него глаза.
– Отец попросил меня сходить за врачом… – нахмурившись, словно не уверенный в собственных словах, ответил он. – Это я во всём виноват…
С обречённым видом он смотрел на застывшее лицо отца.
Вольфгангу было жаль парня; он знал, как Дориан обожал и боготворил отца. Он видел его страдания, но ничем не мог ему помочь.
– Ты ни в чём не виноват, Дориан.
Тот тяжело сглотнул, подавляя слёзы.
Вольфганг прошёлся вдоль кровати усопшего – туда и обратно.
– А где твой брат – Франсуа?
Дориан снова посмотрел на Вольфганга снизу вверх: тот был очень сосредоточен, словно принимал какое-то решение.
– Его вызвали по работе, и он ушёл, оставив меня смотреть за отцом. Я уже сообщил ему. Он вот-вот должен прийти.
Вольфганг перевёл взгляд на окно. Сквозь узенькую щель меж сдвинутых штор пробивался сумеречный свет, проложив на бледном лице покойного тоненькую полоску. Дориан сжал правую руку отца и прижал тыльной стороной к своим бледным губам. Вольфганг вновь посмотрел на юношу – в его затуманенные горем глаза, затем на руку Фортиса, которую тот сжимал. Регент уже не видел убитого горем сына, не чувствовал его прикосновений и слёз, капающих на свою безжизненную руку. Дориан с болью глянул на верховного регента, и губы его задрожали. Он знал, как Вольфганг относился к его отцу – они всегда были хорошими друзьями, и мог догадываться, что, хотя тот и не показывает своих чувств, ему сейчас тоже тяжело.
– Дориан! – тихо позвал регент, заставив его оторваться от руки отца.
– Ты не мог бы опять сходить за врачом?
– За врачом?! – удивлённо переспросил Марсель. – Зачем?
– Хочу задать ему несколько вопросов.
– Хорошо! – сказал он после недолгого раздумья, поднялся, выпустив руку отца, бросил на него полный безграничной тоски