ослабленные потерей своих союзников и опасаясь разделить ту же участь, не смогли договориться ни о подчинении, ни о сопротивлении. Они разделились: одни сдали свою цитадель карфагенянам; другие призвали Рим на помощь.
Это событие стало предметом значительной неопределенности и горячих споров в римском сенате. С одной стороны, зависть, которую вызывал Карфаген, уже владевший Корсикой, Сардинией и почти всеми островами Средиземного моря, страх перед его возможным господством в Сицилии и, как следствие, легкостью вторжения в Италию, внушали части сенаторов горячее желание принять мессинцев под свою защиту и поддержать их. Но, с другой стороны, нельзя было скрыть, насколько позорно было начинать столь несправедливую войну, поддерживать разбойников, подобных тем, что были в Регии, и становиться в некотором роде соучастниками всех их преступлений. Остановленные этими последними соображениями, сенаторы не осмелились открыто выступить за мамертинцев; но народ, более яростный в своей ненависти к Карфагену, открыто высказался за войну и заставил сенаторов объявить ее.
Консул Аппий Клавдий, назначенный командующим армией, обманул бдительность карфагенян, высадился в Сицилии, вошел в Мессину и захватил ее. Карфаген, всегда мстивший за свои поражения жестокостями, приказал повесить своего генерала и отправил новые войска, которые осадили римлян в Мессине. Клавдий разбил их и заставил снять осаду.
В следующем году Сицилия стала ареной многочисленных сражений между двумя народами. Главным опорным пунктом карфагенян был Агригент. Римляне сосредоточили свои усилия на этом пункте, одержали победу над врагом и после шести месяцев осады захватили город. Все эти успехи, почетные для Рима, не могли иметь решающего значения, пока Карфаген оставался хозяином моря и восполнял свои потери новыми армиями, которые его казна легко создавала, а корабли быстро перевозили.
Римляне, в то время не имевшие флота, не обладали ни одной галерой; и были вынуждены занимать корабли для перевозки своих войск в Сицилию. Но разве любовь к родине знает препятствия? Где бы она ни существовала, она творит чудеса. Римский народ захотел иметь флот; все руки подчинились общественному духу; за два месяца было построено сто двадцать галер, и солдаты обучены гребле. Дуиллий командовал этим первым военно-морским флотом. Галеры были тяжелыми и грубыми; но чтобы компенсировать этот недостаток конструкции, римляне изобрели машину, которую назвали «вороном» – деревянный мост, оснащенный железными крюками, который опускали на вражеский корабль, чтобы прикрепить его и облегчить абордаж. Флот Карфагена состоял из ста тридцати кораблей. Адмирал, командовавший им, по имени Ганнибал, поднялся на галеру с пятью рядами весел, захваченную у Пирра. Две армии встретились у побережья Микале. Ганнибал, презирая неопытность римских моряков и тяжесть их кораблей, уверенно двигался вперед, полагая, что без труда захватит эти суда, которые не могли маневрировать; но изумление