простирались бескрайние поля, цветущие луга, приветственно шелестели листвой небольшие перелески – одним словом, пастораль. Сельская идиллия, как выразился бы какой-нибудь поэт золотого века. Брала гордость и захватывало дух от таких просторов наших земель. Хотя это теперь уже наших, а семьдесят с небольшим лет назад всё это принадлежало германской Восточной Пруссии.
Я не так давно переехал в Калининградскую область, где у меня проживала родная тётка – сестра отца. В жизни последние пять лет как-то не складывалось: ни в карьере, ни в семье, ни в отношениях, – поэтому в один прекрасный момент написал заявление по собственному, сообщил бывшей жене, что меняю ПМЖ, продал свою долю в квартире и покинул родное Подмосковье, подавшись на крайний запад России.
Скажу честно, шаг был весьма опрометчивый, но я привык к спонтанным решениям и постоянным импровизациям – может, потому и не устаканилось ничего в моей жизни к тридцати двум годам.
Тётка, конечно, звала и рада была, но как-то переоценили мы наши силы и возможности. С работой в Калининграде было туго. Ну, хотя как туго – работа была, но не по моей специальности и опыту. Благо были кое-какие навыки. Кому комп починить, где таксануть на старом Опеле, ну и так, по мелочам. А как лето настало, тётка меня к себе на почту устроила временно, почтальоном. И вот, гнал я свой велик по просёлку, к самой дальней точке доставки – небольшой деревне Романовка, куда необходимо было отвезти плотный жёлтый конверт: не то письмо, не то бандероль. Обычно по дальним краям Михал Семёныч мотался на древнем Москвиче АЗЛК пролетарско-красного цвета, с хромированным бампером, точечно поеденным ржавчиной. Но в этот раз он спину надорвал, лежал дома на больничном, вот мне и пришлось велопробег совершить – а больше у нас в отделении некого было в такую даль посылать. Навигатор никак не мог найти маршрут к той самой Романовке, благо помогли старые бумажные карты и мой небольшой навык по ним ориентироваться.
По моим прикидкам минут через двадцать я должен был добраться до точки назначения, но за спиной сгущались грозные тучи, предвещая июльскую грозу и ливень. Да и па́рило, несмотря на позднее утро, уже нещадно. Моя безрукавка прилипла к телу не только на спине, но и на груди.
Впереди ещё ярко светило солнце, а позади тень от туч нагоняла меня, явно выигрывая в скорости. Пришлось поднажать на педали и ускориться до спасительной липовой рощи, виднеющейся метрах в двухстах, где я надеялся хоть как-то спрятаться от крупнокалиберного, но по обыкновению скоротечного ливня.
Дорога была старой, покрытой ухабами, хотя при немцах содержалась в порядке, о чём свидетельствовала сохранившаяся местами брусчатка, выложенная некогда аккуратными узорами.
Я ворвался под спасительную сень лип в последний момент, когда над головой громыхнуло и очередь первых, ещё редких капель дождя зацепила мне спину.
Липы были в цвету и росли так плотно друг к другу, что образовывали вдоль дороги своеобразный тоннель, практически скрывая небо за густой листвой. Едва я въехал под своды аллеи, как меня окружил тягучий аромат липового цвета. Хотелось просто остановиться и посидеть под деревом, опираясь спиной на грубый ствол и вдыхая этот медовый запах июня. Но вот только дождь подстёгивал, не давая расслабиться, а его крупные капли пробивались сквозь густую листву аллеи и с каждым разом снова поражали меня своей шрапнелью.
Дорога виляла, загибаясь причудливой кривой среди вековых деревьев. Перед каждым поворотом мне чудилось, что я вижу чей-то силуэт, мелькающий среди толстых стволов, но едва я преодолевал этот поворот, как впереди маячил очередной и никого не было. А после я замечал этот силуэт вновь, и мне даже удалось разглядеть длинное красное платье и копну тёмных волос. Я пытался выжать всё, что мог, из велосипеда, объезжая ухабы и наполняющиеся лужи и рискуя поскользнуться на мокрых камнях брусчатки.
И всё-таки я не ошибся! За очередным поворотом мне открылся прямой участок дороги, липы редели, и впереди уже маячило жёлтыми пятнами солнце, пробившее в тучах брешь и слепящее блеском дождевых капель, осевших на широкой листве. Прямо передо мной, метрах в двадцати, шла женщина, на ней действительно было красное платье, а по спине рассыпались тёмные, переливающиеся в солнечном свете волосы. Шла она неторопливо и, когда услышала шум нагоняющего её велосипеда, остановилась и обернулась ко мне. Чёрные брови и добрая улыбка – это всё, что я успел заметить, прежде чем раздался треск в ушах и яркая вспышка ослепила меня…
Пришёл в себя я, лёжа на мокрой траве. Правый локоть саднило, бедро справа тоже болело, раскалывался затылок, а перед глазами плясали зайчики, как если на сварку поглядеть. Я пытался проморгать слезящиеся глаза, потому и не сразу увидел её, склонившуюся надо мной и что-то говорящую. В ушах звенело, и слова доносились откуда-то издалека, словно сквозь шум радиопомех:
– Ты как? Живой? Встать сможешь?
Это была та самая женщина, взгляд её был взволнованный, а в глазах неопределённого цвета (тёмно-синий, минуя серый, становился вдруг малахитово-зелёным, я ещё подумал – классные линзы) бушевала будто океаническая буря.
Я