со всеми вытекающими.
Но всё же после десяти лет, тянувшихся вечность и унесших тысячи людей, кого на тот свет, а кого подальше с острова в поисках лучшей доли, нашёлся-таки новый, всеми признанный император Влатин с жёсткой рукой и несвойственным для императоров бесконечным обаянием, влюбивший в себя подданных с одной стороны и построивший отлаженную вертикаль власти с другой. Так Городок вошёл в эпоху Четвёртой Империи.
И вроде бы снова смазалось и завращалось то, что остановилось, и свет включился, и лавки заполнились, да так, что в некоторых прогибались полки, местами даже ржавчину стали закрашивать, и порт в Городке начал работать пуще прежнего, но было что-то не так. Четвёртая Империя получилась действительно сильной, особенно внутри и в окрестностях метрополии. Приказы исполнялись, чиновники боялись, армия исправно воевала, и, в целом, организм Империи работал как часы. Чувствовалась сила. Особенно, когда шли новостные передачи по имперским каналам. Вот только ощущение у Петра Ивановича складывалось такое, что эта сила будто бы проходила мимо его Городка и уходила куда-то вдаль за океан, туда, куда он смотрел каждое утро из окна морской комнаты.
Словно разряд дефибриллятора вибрация телефона, лежащего во внутреннем кармане пиджака, заставила Петра Ивановича вернуться к реальности.
В бегущей строке уведомления, когда мэр наконец оторвал взгляд от креста и нащупал в кармане свой телефон, он прочитал: “Петрович, я всё почистил”. “Хм, Николаич! Как же ты вовремя!” – прокомментировал он.
Наступила пора выходить. В это время он обычно уже садился в машину, но после увиденного собраться с мыслями и быстро вернуться в “рабочую” версию себя было не так-то просто, поэтому ни о какой спешке не могло идти и речи. Да и кто бы на его месте торопился куда-либо в принципе, когда жизнь вот так неожиданно, в прямом смысле, разделилась на “до” и “после”?
Он статно выпрямился перед распятием, вдумчиво поправил пиджак и воротник рубашки, наклонил голову к груди и что-то пробормотал себе под нос, затем поднял взгляд на потускневший крест и одолеваемый внутренним порывом выпалил:
“Не знаю как, но я сделаю то, что должен. Обещаю!” – после чего сразу развернулся и зашагал к выходу, на пути к которому испытал нечто, похожее на взгляд, сверлящий спину, отчего по ней прокатилась очередная волна мурашек. Он поспешил закрыть за собой дверь и уже за ней поймал себя на мысли, что больше никогда обратно через неё не войдёт. Тут же он вляпался одной ногой в холодную лужицу пролитого недавно кофе и, внезапно вспомнив про лежавшую до сих пор на полу кружку, пнул её с такой силой, что та разлетелась вдребезги от удара об стену. “К счастью!” – подумал он и, не замечая мокрого носка и боли в большом пальце ноги, стал обуваться, затем стянул с вешалки пуховик, но надевать его не стал, так как ему до сих пор было жарко. Проверив наличие в кармане брюк телефона, он повернул ручку входной двери и вышел в подъезд.
Два поворота ключа в замочной