из пудыкинских опусов, написанную рукою их тогдашнего свирепого и талантливого редактора:
Читал и духом возмутился,
Зачем читать учился!
Пудыкин тогда ужасно обиделся и избрал себе другое направление в жизни, а именно – секретарское, где целиком растворился в личности своего принципала и сделался работником незаменимым, главным образом потому, что денно и нощно помнил великую мудрость, сконденсированную в старой пословице: на чьем возу едешь, того и песенку пой. Штубу он тоже спел песенку того, на чьем возу ехал, но Август Янович флегматично уперся на своем, песенке не поверил и советы «старого друга» пропустил мимо ушей. Его чудовищная, хоть и прикрытая флегмой, энергия пробила ему новое русло в стороне от Игоря Пудыкина, и он прорвался в кабинетик готовящегося к уходу на покой старого бойца ленинской гвардии, которому Штуб и поведал ужасную историю «восемнадцатого». Утлый старичок, много лет отбывший по царским тюрьмам – от «Крестов» до поминаемого в песне Александровского централа в «земле Иркутской», – куриной лапкой вцепился в телефонную трубку, да так и не отпускал ее, покуда не «растараканил», по его выражению, всех тех, кто мог повлиять на дальнейшее течение судьбы «восемнадцатого». Еще через день Штуб опять побывал в маленьком кабинетике удивительного старичка и услышал, что «восемнадцатый» отпущен и ему даже выплачена компенсация за вынужденный прогул.
– Вот так, – сказал старичок, цепко вглядываясь в невозмутимое лицо Штуба. – Что еще желаете, молодой товарищ?
Штуб, разумеется, больше ничего не желал. Старик пил жидкий чай.
– Ходит птичка весело по тропинке бедствий, – сказал он задумчиво, – не предвидя от сего никаких последствий!
И вдруг, вскинув на своего молчаливого собеседника живые, полные юношеского блеска глаза, произнес:
– Вы, молодой товарищ, в этом деле никак не участвовали. Я вас не поминал. Ибо некто, – последнее слово он выделил курсивом, – очень интересовался источником моей информации…
Он лукаво, рассыпчато, не по-стариковски рассмеялся и совсем как бы непоследовательно вспомнил:
– Когда я с товарищем Дзержинским работал, то имел место занятный случай. Вы не торопитесь?
– Нет, не тороплюсь.
– Случай вот какой: одного, фамилию запамятовал – эдакий был милой души человек, – в граде Харькове тамошние чекисты упекли за решетку и посулили ему расстрел. Он из-под расстрела бежал, но не в темную ночь, где вполне даже мог укрыться, а к нам, в московскую ЧК. К товарищу Дзержинскому, за правдой. Всю ночь с ним проговорили, слежалась у человека душа от злой несправедливости, всю ночь душу ему чаем да разговорами распаривали. Попросился к нам в тюрьму для проверки его горестей. Направил меня товарищ Дзержинский в Харьков, круто пришлось там посолить, двух расстреляли. По рылам было видно, что не из простых свиней свиньи.
Штуб молчал. И его душа «распаривалась» от близости к этому старику. А тот