чашку с кофием, он отставил ее с брезгливой миной.
– Это же помои! – сказал он.
– Да что вы! – на хорошем немецком языке искренне удивился Штуб. – А по-моему, кофе как кофе. Кстати, – добавил он, – на «Интурист» вы не рассчитывайте. Это все кончилось безвозвратно. Вы – шпион, обращаться с вами мы будем как со шпионом…
Красивый белокурый бестия-шпион, попавший сюда «по нечаянности», молча посмотрел на совершенно штатского, в крахмальном белье, душистого, вежливо напористого Штуба. Чем он так неуловимо опасен? Что он успел проведать? Откуда в нем эта спокойная, даже самоуверенная флегма?
– Я бы выпил кипяченого молока, – потянувшись, произнес Штуб.
Это было так неожиданно, что «Железный Эрик», как звался парашютист в соответствующих списках, даже обмяк. И конечно, Штуб заметил, каково обошлась парашютисту эта фраза. Такая невинная, такая простая.
– А вы не хотели бы выпить со мной за компанию кипяченого молока?
Но парашютист не сдался.
– Мне удобнее говорить по-русски, – сказал Штуб. – Вы понимаете меня?
Откуда «Железный Эрик» мог знать, что все, что он зарыл, Штуб вырыл и, более того, уже успел побывать там, где назначена была явка? Двадцать три часа собеседник парашютиста не ел, не спал, даже не закуривал. За сорок минут он побрился, принял ванну, переоделся и выкурил три папиросы. Эрих Швеленбах-Лютцов, сын чистопробного арийца и графини из Нарышкиных, начал понимать по-русски.
– Имейте в виду, что золотая сказка кончилась навсегда, – сказал Штуб. – Идиотов вы повидали, но больше они вам не попадутся до конца вашей жизни, которая, от вас зависит, может быть очень короткой, но может быть и очень длинной. Все зависит от вас, дорогой Эрик, от вашего здравого смысла – он ведь не чужд немцам, – от вашего умения понимать обстановку. Вы летели не в Румынию. Вы летели сюда, кум Сясенко вас ждал. Он тут – вы же понимаете: мы знаем даже больше, чем вы. Вы спеклись. Полностью. Рассчитывать на то, чему вас учили, не имеет смысла. Шуленбург удовлетворен нашими разъяснениями: вы утонули в болоте. Понимаете? Есть ведь совершенно недоступные болота. Это по нашим предположениям – вы утонули, но вы могли и не утонуть; вы погибли – вот это наверняка. Может быть, и найдем впоследствии ваш труп. Это будет или действительно ваш, чего вы вряд ли хотите, или просто останки некоего человека – тут опять многое от вас зависит. Коротко: «вы проиграли, подполковник Швеленбах» – так говорят в тех книжках, которые воспитывали ваш интеллект. Вы проиграли, подполковник, вашу игру так же, как фашистское логово уже начало проигрывать свою игру…
– Начало?
– Да. Затеяв войну с нами.
– Но мы…
– Вот обо всем этом вы мне и расскажете. Подготовьтесь. Забудьте легенду, которой вас снабдили и на этот случай. Я узнаю правду.
Эрих Швеленбах-Лютцов заговорил. Он говорил и в Одессе, и в Москве. Он говорил с каждым днем все подробнее и подробнее. Разговаривал с ним преимущественно Ястребов, а Штуб слушал. Он должен был увидеть живого фашиста, и он его видел. Он должен был разобраться, что же это такое,