садясь ей то на лицо, то на шею, то на плечо, то еще куда-нибудь, не стесняясь».
К. Комков: «… воображение его было занято исключительно Изаурой».
В. Пузатов: «Но вскоре, как бы по заклятию невидимой ведьмы, варившей на берегу реки забвения колдовскую траву судьбы, все они устремились, каждый случайно, в залу».
К. Комков: «После завтрака они разошлись, однако, по привычке, все направились в гостиную».
В. Пузатов: «… и симпатичный помидор ее лица покрылся спелой краснотою. Из прекрасных очей посыпались молнии под аккомпанемент нежного грома ее голоса».
К. Комков: «…щеки ее стали пунцовыми, глаза метали гневные молнии».
В. Пузатов: «Посетитель с кряхтением полез в обширный карман своего еще более обширного сюртука и извлек оттуда грязными сальными пальцами еще более засаленный лоснящийся кошелек, пухленький, как хорошо откормленный поросёночек… Леонсио при такой увертюре слегка поник и, с потаенной брезгливостью приняв кошель, как жабу, еще не отсохшую от грязи, и не пытаясь заглянуть в его утробу, возложил на стол сей двусмысленный дар. Мечтательными платоническими глазами уставился он в потолок, вымысливая какой-нибудь поуклончивее ответ».
К. Комков: «Леонсио, сразу изменившись в лице и машинально взяв бумажник, несколько мгновений тупо смотрел в потолок».
Среди прочих инициатив В. Пузатова:
«Как баобаб, поваленный тифуном – более не осмеливался уж он поднимать свои коряжистые руки на предмет своей африканской страсти».
Астраханский переводчик и полиглот делает сноску, сообщая читателю, что тифун – это форма слова «тайфун», характерная для русской прозы 19-го века. При чем тут русская проза 19-го века – загадка, но ход изысканный.
Далее В. Пузатов снабжает прозаический текст ремарками, преобразуя его в пьесу:
«Изаура! Ох! Постой, послушай же, ну не будь такой капризулей, лапочка! (Изаура убегает, он преграждает ей путь)».
Следом в «пьесе» появляются элементы поэзии:
«Пронзен, пронзен стрелой Амур! Такой… (сбиваясь на рифму), такой… такой богине не должно быть рабыней!»
Тем не менее, при всей энергичности В. Пузатова, с середины романа он начинает выдыхаться. Переводчик пропускает сначала абзацы, затем – целые страницы оригинального текста, но, возможно, чтобы не потерять объем произведения, добавляет свои философские рассуждения. Например, о том, что
«судьба проистекает не по “разумным” законам взрослых, а по детским и капризным законам».
В сцене, когда сеньору Леонсио приносят выкуп за Изауру, которая принадлежит его умирающему отцу, Леонсио отказывает просителю, объясняя это тем, что вправе распоряжаться имуществом предка только после его смерти. В. Пузатов разражается речью от автора, которой нет в оригинале:
«… Только после его смерти… Смерти… Смерти… Эти последние слова Леонсио передразнило эхо насмешливого и неумолимого рока. Рок, сиречь судьба, любит смеяться над чванливой самовлюбленностью некоторых уж очень самонадеянных и уж очень