Запомни, малютка, что слово Вулгера Корта – это закон.
Девочка заулыбалась, и кокетливо отвела глазки от красивого дяди. Посол чмокнул ребёнка в щёчку, может несколько дольше, чем требует обычное прощание, и передал несколько смущённой и одновременно восхищённой умениями общения с детьми Малаве. Она сбивчиво его поблагодарила и покрепче обняла свою дочь, словно боясь, что расслабь она свои объятия – волшебство исчезнет, и её дитя снова заголосит как резаное.
– Посол, примите мою благодарность, – Радаслав подъехал к Вулгеру, и поклонился из седла. – Вы определённо скрасили предстоящие сорок вёрст для всех.
– Всегда рад помочь прекрасным женщинам, если те испытывают некоторые затруднения, а их мужья – увы, бессильны в этом вопросе.
Хозяин Озёрной крепости от неожиданной колкости вздрогнул, но благоразумно промолчал, выдавив из себя кривую улыбку и очередной лёгкий поклон головы, и повёл коня прочь. Прочь от человека, взгляд которого, казалось, выворачивал наизнанку того, на кого он смотрел. Прочь от замка, где весёлое торжество стало глубоким несчастьем. Где рождение превратилось в поминки. Прочь из холодного волчьего края с проклятым Мраморным лесом по соседству, который пугал не один десяток лет всех людей своей безмолвной неизвестностью, и тем, что было скрыто в его неприступном сердце.
– Выдвигаемся! – крикнул Радаслав Светлый, пришпоривая коня, который тоже был несказанно рад покинуть это место.
Страж на стене, увидев, что конники готовы к выезду, протрубил в рог, и сразу открылись внешние ворота, приводимые в действие расторопной охраной, взбодрённой ночным происшествием, пропуская спешно собравшихся в обратный путь гостей.
Навой Краснояр, провожая взглядом всю эту кавалькаду, с одной стороны радовался – чем меньше чужих ошивается в замке, тем ниже шансы рождения новых проблем и демонстрации досадных проколов. Но с другой стороны, он испытывал странное скребущее чувство, будто его душевные чаяния и надежды на благородство присутствующих людей не оправдались. Он был свидетелем их скорого побега и открытого нежелания вникать в чужое горе и пытаться помочь и поддержать. Но он предпочёл сконцентрироваться на мысли, что так оно к лучшему.
– Макуш, а ты когда? – советник Князя Авира отбросил навязчивые мысли и уставился стальным, ничего не выражающим взором на Князя замка Азовка.
Тот как-то долго молчал прежде, чем решился ответить, а потом, будто пробуя каждое слово на вкус, медленно произнёс:
– Мне Князь Авир нужен. Разговор есть к нему. Серьёзный. Я буду ждать его до тех пор, пока боль душевная не утихнет. Ну а пока буду помочь, чем смогу, – Макуш насупил свои кустистые брови.
– Эге, спасибо. А этот разговор со мной обсудить, я так понимаю, нельзя? – Навой переминался с ноги на ногу, краем глаза улавливая, как они стали мишенью для детального изучения советником Верховного Князя.
«Вот лупится, окаянный столичный хлыщ. Вот твоему отъезду я был бы рад, как безумный, быстрее