был хороший момент, чтобы понять, не стоило ли мне лучше постараться, чтобы его сдать».
Рокингем поднялся на ноги. «Нет смысла вдаваться в подробности», – сказал он. «Ты справился на редкость хорошо, и это была чертовски хорошая идея – завладеть этим проклятым местом. Кстати, что ты сделал с той угольной ямой?»
Гренвилл поморщился. «Когда я ушел, я запер его», – сказал он. «Когда я в доме, я оставляю его открытым – с ловушкой из ведер и всего такого, что важно, чтобы поднять тревогу, если кто-то залезет. Тем не менее, я признаю, что спать там – дело нервное».
«Боже мой! Я бы сказал, что так и есть», – воскликнул Рокингем. «Ну, в будущем нас будет двое, чтобы заботиться об этом. А как насчёт еды? Она будет из консервных банок, предупреждаю вас. Я не держу прислугу в доме – не хочу с ними возиться. У меня есть угрюмая дама, которая приходит и убирает дом по утрам. Она почти никогда не разговаривает со мной, слава богу, и мы прекрасно подходим друг другу».
Он повел их вниз, в крошечную столовую – на каждом этаже маленького дома было всего по две комнаты – и вскоре двое мужчин сели пообедать. Поскольку ужин состоял из консервов Фортнума и Мейсона, Гренвилл не мог найти к ним никаких придирок, а бутылка Liebfraumilch, которая была подана, была такого качества, что ни один мужчина не мог придраться.
Гренвилл начал говорить о том, что он решил назвать «делом Дебретта», но Рокингем покачал головой.
«Ради Бога, оставь всё это действо в покое на некоторое время. Честно говоря, я так же озадачен, как и ты, но нет смысла рисковать предположениями. Есть дюжина объяснений, которые могли бы подойти, все одинаково неправдоподобны. Давай пропустим эту тему, пока не доберемся до проклятого места».
«Тлетворный – это как раз то слово, которое ему подходит, без всякого преувеличения», – усмехнулся Гренвилл. «На нем лежит недуг. Крыша протекает во многих местах, и стены покрылись зеленой плесенью. Он липкий, гниющий и заплесневелый, и все же в нем царит ужасный вид упавшего величия, униженной святости».
«Брось это», – простонал Рокингем. «Не испытывай на мне свои журналистские таланты. Они пропадают зря. Если хочешь показать свой интеллект, скажи мне, что ты думаешь об драматизации произведений Бронте».
Гренвилл вкушал самое вкусное заливное, которые он когда-либо пробовал. Тут же был сыр Стилтон, и притом первоклассный, но не было времени, чтобы отдать ему должное. Рокингем, однако, достал немного старого бренди, который Гренвилл любовно понюхал, наклоняя его в венецианском кубке. Он догадался, что его хозяин был рад этому прекрасному напитку, позволяющему ему сохранять позу нарочитой отстраненности. Несмотря на весь свой превосходный вид, Нил Рокингем был обеспокоен, и он был менее способен скрыть свое смятение, чем Гренвилл.
Выпивая свой напиток так, что это было далеко не справедливо, Рокингем сказал:
«Мы возьмем такси до Ноттинг-Хилл-Гейт, а потом пойдем пешком. Лучше не брать машину туда. Могут заметить, если оставим