1704 году построили бумажную мельницу на Яузе в районе села Богородского, сейчас влившегося в состав Москвы. Как писал в XIX веке Н. П. Лихачев, в этой сфере чувствовалось влияние голландцев, «как в устройстве самих мельниц, так и в рисунке некоторых русских филиграней». У жителей Москвы собирали тряпье для производства бумаги.
В 1700-е годы под Москвой, в селе Воробьеве, появляются стеклянные заводы, отданные англичанину Вилиму Лейду. Петр требовал, чтобы там производили «всякую посуду и оконничные стекла», а обучать стекольному делу следует только русских мастеров, для чего и наняли 12 человек. Заводы отошли в английские руки на льготной основе и 10 лет не платили налогов.
В 1711 году «купецким людям» Андрею Турке и Степану Цынбулщикову отдали завод по производству салфеток, полотна и скатертей, расположенный в Немецкой слободе. При Петре на Яузе существовали пороховые заводы. Мощности по производству пороха и селитры находились в руках голландца Стельса. Петр принимал попытки по производству русского сахара, для чего велел в 1718 году «московскому купцу Павлу Вестову в Москве сахарный завод заводить». Завод в итоге построили, правда, не в Москве, а в Санкт-Петербурге.
«Дела рук человеческих»
Их церкви стояли с XII века. По красоте и размерам их кремли спорили с западноевропейскими замками. Русские приглашали итальянских мастеров, у которых не стеснялись учиться сами. Московские храмы XVII века поражали жизнерадостностью и изразцовым поясом «павлинье око», говорили о том, что «низы» вполне созрели и готовы главное здание слободы, церковь, видеть пышным и богато украшенным (достаточно отправиться к церкви Воскресения Христова в Кадашах, которая достраивалась в годы раннего правления Петра и находится в Замоскворечье).
Русские города в XVI–XVII веках медленно, но верно наполнялись каменными палатами. Московская ухмылка породила совершенно отдельный подвид барокко, воздушный, как вяземский пряник, не напоминающий о Страшном суде, но при этом зовущий к небу. Наша фантазия рисовала диковинных птиц и пыталась перенять южных зверей, которых мы никогда не видели.
Церкви Русского севера держатся до сих пор. Ветшают, гниют, вдохновляют современников, оставаясь форпостами покорения пространства. Архитектура – это система символов, которая непонятна только слепому. «Сорок сороков» Москвы поражали: тех, кто помладше, буйством узорочья, старших и умудренных опытом – сдержанностью ушедшего в скит старца. За неаккуратным рубищем допетровской Москвы скрывались истинные бриллианты этой небогатой, равнинной, меланхоличной земли.
И не только церкви заставляли восхищаться, но и внутреннее убранство богатых светских палат. А. Можаев замечает, как описывали обстановку только одной комнаты в доме Василия Голицына в Охотном ряду: «В верху репей деревянной большой резной с лучами, золочен месты и розцвечен краски; около репья в лучах 12 месяцев резных; из репья рука деревянная, а в ней голова буйловая деревянная ж резная, золочена сусальным золотом;