те воротник бушлата. Чем только не несло в этом проклятом месте: сыростью подвалов, где прятались крысы и, может быть, люди; гарью от недавних пожаров, которые здесь вспыхивали чаще, чем спички; и чем-то еще… чем-то неуловимо-тошнотворным, сладковатым и тухлым одновременно. Запах разложения, решил Олег. Не только тел, но и самой надежды. От него першило в горле, хотелось кашлять, но кашлять здесь было нельзя. Звуки тут разносились далеко, особенно ночью.
«Будто сам Люцифер здесь похарчевался и не вытер», – подумал Олег, сплевывая густую слюну на серый, потрескавшийся бетон под ногами. Трещины походили на паутину или на карту какого-то безумного, разрушенного мира. Впрочем, почему какого-то? Это и был он.
Они вошли в квадрат 5-Б. Просто очередной кусок ада на этой проклятой, израненной земле. Олег, лейтенант, командир разведотделения из четырех человек (включая его самого), вел своих бойцов. Старался ступать как можно тише, почти крадучись, хотя какой там – тяжелые кирзовые сапоги то и дело чавкали по вязкой грязи, смешанной с крошкой битого кирпича, осколками оконного стекла, которое хрустело под подошвами, как гнилые зубы, и еще каким-то мусором, который не хотелось разглядывать. Каждый шаг отдавался в ушах гулким ударом сердца.
– Товарищ лейтенант, – раздался приглушенный, почти испуганный шепот Сашки Ерохина. Самый молодой в отделении, зеленый еще совсем, хотя война быстро смывает любую зелень, оставляя только серый цвет усталости и въевшейся грязи. Голос его дрогнул. – Сигнал был… отсюда? Точно?
Олег коротко кивнул, не отрывая тяжелого взгляда от полуразрушенного скелета здания впереди. Оно зияло пустыми глазницами выбитых окон, словно череп какого-то доисторического чудовища, сдохшего прямо здесь. Там, за этими обшарпанными, посеченными пулями стенами, могло быть что угодно. Пустота – и это, пожалуй, лучший вариант. Или засада. Или раненый, подавший тот самый сигнал, слабый, как последний вздох. Или… кто угодно. В таких местах фантазия рисовала картины похлеще любого фильма ужасов.
– Проверить. Аккуратно. В бой по возможности не ввязываться. Приказ ясен? – Олег говорил тихо, но голос его, несмотря на усталость, звучал твердо, как затвор автомата. В нем не было ни страха, ни показной бравады – только стальная, выкованная месяцами боев решимость и глухая, почти безразличная готовность ко всему.
– Так точно, – почти беззвучно ответил Ерохин, и Олег увидел, как напряглись худые плечи парня под бушлатом. Щетина на его щеках казалась ненастоящей, приклеенной. Совсем пацан.
Олег понимал его. О, еще как понимал. Он всех их понимал – и Витьку Семенова с его вечно угрюмым лицом, и молчаливого, как могила, здоровяка Игната. Страх – он как ржавчина, он сидит внутри каждого, даже самого матерого вояки. Он невидимо разъедает сталь воли, капля за каплей. И если дать ему волю, позволить этой ржавчине расползтись… пиши пропало. Страх парализует быстрее любой пули. Он сам чувствовал его холодные пальцы на своем затылке почти постоянно. Главное было – не оборачиваться.
Олег резко мотнул головой, отгоняя непрошеные, липкие мысли. Не время для рефлексии. Сейчас главное – выполнить задачу. И выжить. Да, черт возьми, выжить. Желательно всем вместе.
– Вперед, – почти беззвучно скомандовал он, и отделение, словно четыре бесплотные тени, скользнуло в черный проем разбитой двери, ведущей в неизвестность.
Олег шел первым. Автомат наизготовку, палец на спусковом крючке – привычка, въевшаяся под кожу. За ним – трое его бойцов, его глаза и уши на затылке. Он доверял им, как самому себе. Возможно, даже больше. Знал, что прикроют спину, не дрогнут, не подставят. Они прошли вместе через такое, что кровное родство показалось бы детской игрой в песочнице. Но все равно… каждый шаг в этом проклятом месте, в этом царстве разрухи и смерти, мог стать последним. Лотерея. Просто чертова лотерея, где на кону стояли их жалкие, никому не нужные, кроме них самих, жизни.
Они двигались осторожно, перебегая от одного укрытия к другому, стараясь избегать открытых пространств, которые простреливались со всех сторон. Олег то и дело замирал, вскидывая руку, и весь отряд застывал вместе с ним. Прислушивался, всматривался в сумрак коридоров и комнат, в разбитые окна соседних зданий. Внутренний голос, тот самый шепот интуиции, который он научился слушать за долгие месяцы войны, пока молчал. Но это ровным счетом ничего не значило. Тишина здесь была обманчива. Она могла взорваться в любую секунду оглушительной автоматной очередью или грохотом гранаты. Тишина здесь была хуже, страшнее любого звука. Она давила на уши, заставляя сердце колотиться где-то в горле.
Они перебежали к очередному строению – полуразрушенному остову того, что когда-то, в другой, почти забытой жизни, было обычным жилым домом. Наверное, здесь смеялись дети, ругались супруги, пахло борщом и свежей выпечкой. Теперь пахло только пылью, плесенью и смертью. Олег снова подал сигнал остановиться у входа. Что-то… что-то было не так. Какая-то деталь не вписывалась в общую картину разрушения. Или, наоборот, слишком хорошо вписывалась.
Он медленно огляделся, напрягая зрение и слух, пытаясь понять, что именно