дрожащей детской рукой, но такими… живыми. Яркими. Солнце, дом с кривой трубой, из которой шел дым колечками, смешные человечки с огромными головами. На одном из рисунков он разобрал корявые печатные буквы: «МАМА».
На стене, над столом, висели часы. Странные часы, в деревянном корпусе, инкрустированные какими-то полудрагоценными камнями, блестевшими в солнечном свете. Они вдруг начали бить. Громко, отчетливо, каждый удар отдавался в голове Олега гулким эхом: «Бом-бом-бом…». Двенадцать ударов. Полдень?
Звон часов стих так же внезапно, как и начался. И Олег услышал другой звук – тихий, но настойчивый, проникающий прямо в мозг. Голосок… тоненький, детский голосок.
– …У тебя разболелась голова, поэтому мы сейчас пойдем к доктору. Не бойся, он добрый. Делай шаг, вот так… сейчас другой… умница…
Голос доносился откуда-то слева. Олег, словно во сне, повинуясь невидимому зову, сделал несколько шагов в ту сторону… и увидел её.
Девочку. Лет семи, не больше. С двумя огромными, почти нелепыми белыми бантами в светлых, как лен, волосах, заплетенных в косички. Она сидела на чистом, выскобленном деревянном полу, спиной к нему, и что-то сосредоточенно говорила кукле, которую держала на коленях.
Олег замер, пораженный до глубины души. Он знал – абсолютно точно знал! – что это невозможно. Здесь, в этом аду, в этом царстве смерти и разрушения, не могло быть ничего подобного. Ни солнечного света, ни чистой комнаты, ни, тем более, этой девочки. Это был бред. Галлюцинация. Порождение его уставшего, измученного мозга. Но он видел ее. Слышал ее ясный, чистый голосок. Ощущал запах цветов с подоконника и пылинок, танцующих в солнечном луче.
Девочка, словно почувствовав его взгляд, замолчала. Перестала говорить с куклой. И медленно-медленно повернула голову. Подняла на Олега глаза.
И в этот момент Олег почувствовал, как по спине пробежал настоящий, леденящий ужас. Он увидел ее глаза. Огромные, пронзительные, недетские. Зеленые. Не просто зеленые – изумрудные, глубокие, как лесные озера, в которых можно утонуть. И в этих глазах не было ни детского любопытства, ни страха. В них был вопрос. Немой, но оглушающий, как взрыв: «Зачем ты здесь?».
Олег не знал, что ответить. Он стоял, как истукан, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово. Он сам не понимал, зачем он здесь. В этой комнате. В этом видении. На этой войне.
– А я играю, – вдруг сказала девочка спокойным, будничным тоном, словно сжалившись над его ступором. Ее голос разрушил звенящую тишину.
– Во что?.. – вырвалось у Олега против воли. Горло пересохло, голос был хриплым, чужим. Зачем он поддерживает этот безумный, невозможный разговор?
– Вот, смотри, – девочка протянула ему куклу, которую до этого держала на коленях.
И только сейчас, когда кукла оказалась совсем близко, Олег заметил… у нее нет головы. Оторвана. Аккуратно, словно скальпелем. Из шеи торчали нитки и клочки какой-то набивки.
И в тот же самый миг