у него был не «Галант», а «Делика», он, конечно же, был бы более деликатен.
– Можно, я потанцую? – подошла Сиринга к Ганеше.
– Конечно, танцуй! – милостиво отпустил он ей грех.
Леон танцевал очень даже неплохо. И за парящей в пируэтах парой приятно было наблюдать, вкрадчиво потягивая «ерш» с искрой воображения, высвечивающей, как бы он сам, должно быть, корчился б на месте Леона, не окажись того под рукой провидения.
Расстались они опрятно улыбаясь друг дружке. Так что Ганеша даже позавидовал в этот момент Леону. Но зависть частично была погашена улыбкой Сиринги, в которой просвечивала и таяла воском благодарность за оргию (сокр. от – «организацию»).
Но чтобы убить зависть, он спросил Сирингу:
– Ты научишь меня танцевать?
– Конечно, научу! – подлетела та на волне эйфории. Но упала в любопытство. И улыбка не сходила с пораженного эдакой проказницей лица, а напротив – заходилось смехом. – Ты на меня смотришь так загадочно, будто бы знаешь обо мне что-то, чего я и сама о себе не знаю.
– Я знаю о тебе абсолютно всё! – самодовольно заявил Аполлон.
– Уже? И кто же меня сдал? – и она избирательно огляделась вокруг, подозрительно сканируя тех, с кем он общался, пока она танцевала.
– Я вижу тебя всю целиком, – усмехнулся Аполлон над её бытовым контекстом, – а не только твою заднюю часть.
– Заднюю? – ещё сильней удивилась Сиринга, поправив короткую шерстяную юбку.
– Твоё прошлое! – усмехнулся Аполлон над тем, как низко для неё это прозвучало. – Да и ты знаешь из этого только то, кем ты всё это время хотела бы себя видеть. Корчась ради этого перед другими, как Чарли Чаплин! А не то цветное кино, которое в действительности с тобой происходило.
– И чего же, по-твоему, я в себе не замечала? – озадачилась она.
– Из этих попыток узнать о себе ты сможешь понять только то, что не знала себя раньше так, как на момент узнавания.
– Тогда что же ты знаешь? – улыбнулась Сиринга, решив, что все его слова это лишь каламбуры для заигрывания с ней и включилась в игру. – И как я смогу себя познать?
– Мне нельзя тебе этого говорить! – улыбнулся Аполлон ещё более загадочно. – Ведь атрибутом познания является сомнение. А потому, пытаясь оправдаться, ты сразу же начнёшь себе противоречить! А затем – и мне. А я не хочу тебя менять. Ведь ты нужна мне такой, какая ты есть сейчас. А не той, какой ты являешься на самом деле.
– И какая же я на самом деле? – невольно удивилась Сиринга.
– Этого мне тем более нельзя тебе рассказывать! – усмехнулся он. – Потому что вначале это направит твой познавательный рефлекс не в сторону твоей сущности, а в противоположную ей и постоянно пытающуюся тебя изуродовать действительность. Разочаровав тебя не только в твоих поступках, но и в данной тебе действительности вообще. Повергнув тебя в глубокий