что ли, старик? – послышался сердитый голос далеко за её спиной.
– Отворяю, молодцы, отворяю, – заверил дедушка, а бабушка тем временем захлопнула за Ярой ставни.
Девица осталась одна посреди тёмного огорода. Она почти вслепую принялась перебираться в конец участка, прячась от случайных взоров под разросшимися виноградниками. По пути она взглянула на сарай Богдана в надежде как и днём укрыться там, но на соседнем участке тоже послышался стук в дверь и зычный голос ратников:
– Открывай, хозяин!
Яра струхнула. Видно, чужаки решили обыскать и Богданову избу. Задерживаться во дворе было нельзя, она прошмыгнула в конец огорода, на ощупь нашла сколоченную дедушкой лестницу и перелезла через ограду.
Забор и ратники остались позади, но страх не унимался, лишь креп. Перед девицей разостлалось широкое, поросшее высокими травами поле. В темноте они походили на руки навей, которые манили к себе, а их шелест, смешанный с порывами ветра, напоминал шёпот нечисти. Спасибо луне, чей лик осветил округу – лишь под её ясным взором Яра решилась ступить на чёрное полотно поля. Раздвигая травы руками, она побежала к лесу. Природа требовала жертву за то, что девица ступила на её владения, и острой осокой разрезала ладони, напитываясь человеческой кровью. От избы до опушки было рукой подать, но то днём; а ночью нави охотились за всяким, кто решался выйти из дома. Они цеплялись за лапти и сарафан, задерживая девицу. Она отмахивалась, устремляясь всё дальше, к спасительному лесу, чьи ночные объятия ей уже были знакомы.
Яра успокоилась лишь тогда, когда крыша из веток сгустилась над головой. Поле всё ещё звало её шелестом, но шёпот листьев позади отговаривал выходить из леса. Девица спряталась за деревьями на опушке. Далеко она не заходила, держалась на границе, так что деревня с горящими в окнах лучинами, словно светлячками, была видна как на ладони. Жаль, фигуры ратников различить не удавалось. Знать бы, как скоро они уйдут? Когда можно будет возвращаться в избу?
Девица прислонилась к дереву. Ноги дрожали, и Яра присела на корни, вздрагивая от любого шума, будь то треск ломающейся ветки или крик ворона. Ночь играла со звуками, смягчая тихие и усиливая громкие, запутывала и без того встревоженный слух беглянки. Из-за этого шелест листвы казался ей чьими-то шагами, а вой ветра – человеческим стоном. Зрение тоже обманывало. Ветки и трава покачивались, походя на движущиеся тени навей, листья серебрились под луной, напоминая вспыхивающие глаза нечисти. Девицу пробирало до дрожи. Она растирала себя руками, сетуя на тонкую рубаху и сарафан с промокшим от вечерней росы подолом.
Было страшно.
Но не настолько, пока чья-то сухая, как ветка, рука не легла Яре на плечо. Глаза расширились от ужаса, а тело онемело. Лишь когда когтистые пальцы сжали кожу, девица нашла в себе силы вскочить и обернуться. Во тьме леса она различила несколько тонких невысоких силуэтов. Яра отшатнулась, а нечисти двинулись на неё, являя собой старух с облезлой зеленоватой кожей и полностью чёрными глазами. Лесные мары[1]. Они обступили жертву, не позволяя ей убежать