в старом доме, у окна,
Узнал задумчивые очи
Моей тоски. – В слезах, одна
Она смотрела в даль сырую…»
Александр Блок «Я шел во тьме дождливой ночи..» 1900 год.
Олеся открыла глаза и закричала от того ужаса, который навис буквально над ней. Спутанные длинные волосы почти касались ее щеки, серая, тонкая кожа на лице источала зловонье смерти, толстый рубец, проходящий через вытекший правый глаз, местами расходился, обнажая то ли куски неживой плоти, то ли лицевую кость. Не переставая кричать, Олеся отползла в дальний угол комнаты и вжалась в него, словно могла пройти сквозь толстый бетон, и покинуть это страшное место с находящимся здесь страшным существом.
– Барышня, это же я, Фроська, – недоуменно и даже немного обиженно пробасило чудовище. Голос у нее был низкий, приглушённый, словно звучал издалека.
Олеся закрыла лицо руками и зарыдала. Все то напряжение, которое ей пришлось выдержать за этот долгий, нескончаемый день, сейчас отступало от нее, изливалось слезами и содроганием худеньких плеч.
Жуткая покойница, называющая себя Фроськой, выставила вперед руки и медленно подошла к сидящей на полу и рыдающей женщине, а затем опустилась рядом с ней и глухо завыла. В отличие от живой провидицы, заливающейся слезами, из глаз, вернее, из одного левого глаза забитой плетьми крепостной не вытекло ни одной слезинки.
Олеся ощущала присутствие покойницы, сидящей на полу рядом с ней, и слышала ее завывающий плач. Она представила себе все происходящее сейчас со стороны и рассмеялась. Ее смех был громким и заливистым, таким же, как минуту назад были рыдания. Из глаз продолжали литься слезы, но теперь уже не от страха и отчаяния, а от смеха. Фрося посмотрела на живую женщину, перестала выть и, подражая, тоже засмеялась. Ее смех был похож на карканье вороны. Олеся размазала по лицу растекшуюся тушь и, издав напоследок громкий непроизвольный всхлип, успокоилась.
– Фрося, ты не могла бы не подходить ко мне так близко? Мне не привычно, понимаешь, – она старалась говорить спокойно, но голос предательски подрагивал.
Мертвая крепостная кивнула и отползла на два метра в сторону.
– За что тебя барыня забила? – спросила Олеся
– Ох, барышня, за любовь. Не стерпела она счастья моего.
– За любовь? – переспросила Олеся, понимая, что голос уже не дрожит, – С кем?
– С барином. Говорил он мне «Фросюшка, красна ягодка моя, все к твоим ногам положу». Ох и красивые же вещи он дарил мне, барышня. На сеновал все звал, звал, а я не сразу согласилась. Но раз уж любовь случилась, то как тут устоять?
– Так она из ревности тебя забила, получается?
Фроська печально кивнула.
– А как ты попала ко мне в квартиру из зеркала? – Олеся вспомнила, как из покрытого рябью зеркала высунулись бледные когтистые руки, и вздрогнула.
– Так я же со всеми проклятыми душами здеся осталась после кончины. Не принял меня Господь. Бродила по коридорам Зазеркалья, на людей смотрела, но они меня не видели, а выйти я не могла. А тут, смотрю, толпа