в свете фонарей. У пояса висел меч в простых ножнах, без лишних украшений, но его рука лежала на рукояти так естественно, будто это была часть его тела.
Но не это заставило Саюри замереть. Его глаза – тёмные, глубокие, как воды реки Камо в полночь, – смотрели прямо на неё. Не на танец, не на её кимоно, а внутрь, туда, где прятались её страх и боль. Этот взгляд пробил её, как стрела, и она чуть не сбилась с шага. Её нога дрогнула, но она выровняла движение, скрывая смятение за лёгкой улыбкой, как учила Харуко: «Никогда не показывай слабость». Толпа ахнула, приняв это за часть танца, но Саюри знала – она едва не упала.
Кто он? Она подняла руки выше, изображая крылья журавля, и снова посмотрела на него. Он не шевельнулся, только слегка наклонил голову, будто приветствуя её или принимая вызов. Флейта взяла высокую ноту, пронзительную и чистую, и лепестки сакуры закружились гуще, падая на сцену, как слёзы неба. Саюри кружилась быстрее, её движения стали резче, отражая бурю внутри. Почему его взгляд кажется знакомым? Она вспомнила отца, его рассказы о воинах Такада – гордых, холодных, с глазами, подмечавшими всё. Неужели он один из них? Или это её воображение играет с ней, подбрасывая тени прошлого?
Её грудь вздымалась, дыхание сбивалось, но она продолжала танец. Она не могла остановиться – не перед толпой, не перед Харуко, не перед собой. Но каждый раз, когда её взгляд возвращался к нему, сердце сжималось сильнее. Он не хлопал, не улыбался, как другие, просто смотрел. И в этом молчании было что-то опасное, что-то, заставляющее её кожу гореть.
Барабан замедлился, его удары стали реже, и Саюри поняла – конец близко. Она опустилась на одно колено, раскинув рукава, как журавль, приземляющийся на землю. Её волосы упали на лицо, скрывая глаза, но она знала – он всё ещё там, всё ещё смотрит. И этот взгляд остался с ней, как отпечаток на сердце, даже когда музыка стихла.
Последний удар барабана затих, и тишина на миг повисла над сценой, тяжёлая, как влажный воздух перед дождём. Затем толпа взорвалась. Аплодисменты раскатились по берегу реки Камо, заглушая шёпот ветра в ветвях сакуры. Крики «Браво!» и «Журавль!» смешались с звоном монет, брошенных на край сцены в знак восхищения, и смехом детей, прыгающих у воды, хлопая в ладоши. Саюри медленно поднялась с колена, её ноги дрожали от усталости, а грудь вздымалась под шёлком кимоно, словно она только что бежала через лес, а не танцевала. Лепестки сакуры оседали на доски вокруг неё, белые и мягкие, как первый снег, а в воздухе витал сладкий запах жжёных каштанов, шипящих на углях у торговцев.
Она склонила голову, как учила Харуко, пряча лицо за завесой чёрных волос, выбившихся из причёски. Её руки дрожали, но она сжала их в кулаки, скрывая слабость. Толпа всё ещё гудела: купец в зелёном хаори хлопал так громко, что его кошель звенел, гейша с алыми губами шептала что-то подруге, а старик с палкой в руках кивал, будто видел в её танце что-то большее. Саюри заставила себя улыбнуться, лёгкой, отточенной улыбкой танцовщицы, но её взгляд невольно вернулся