Полночь. Верну долг». Она не подписалась – он узнает её, если придёт. А если не придёт, тем лучше. Её сердце не будет мучиться.
Дождь усилился, его шорох смешивался с далёким плеском Камо, и Саюри знала, что это её шанс. Она сложила записку, спрятала её в рукав и натянула тёмный плащ, тот самый, под которым скрывалась на рынке. Театр спал – Харуко ушла в свою комнату, Мико свернулась у очага, Аяко храпела за стеной. Саюри выскользнула через заднюю дверь, её гэта утопали в грязи двора, а капли били по капюшону, заглушая стук сердца. Она должна была это сделать – поблагодарить его, увидеть его ещё раз, чтобы понять, кто он: враг или человек, чья тень не так черна, как её кошмары.
Улицы Киото были пусты, лишь фонари качались на ветру, бросая пятна света на мокрые камни. Саюри пробиралась вдоль реки, её шаги тонули в шуме дождя, а запах сырости и цветущих веток, прогибающихся под водой, наполнял воздух. Заброшенная чайная стояла у изгиба Камо – маленький домик с провалившейся крышей и стенами, поросшими мхом. Когда-то здесь подавали чай путникам, но теперь он был пуст, лишь ветер свистел в щелях да лягушки квакали у воды. Саюри остановилась у порога, её рука сжала записку. Она должна была оставить её и уйти, но что-то держало её – страх, надежда, или то, что она не могла назвать.
Она шагнула внутрь, где пахло гниющим деревом и землёй, и положила записку на низкий столик, придавив её камнем. Дождь стучал по крыше, капли падали сквозь дыры, и Саюри вдруг почувствовала себя глупо. Зачем она здесь? Что она скажет, если он придёт? «Спасибо, что спас меня, сын убийц»? Её горло сжалось, и она повернулась к выходу, но тень в дверях заставила её замереть. Он был здесь.
Дождь барабанил по крыше заброшенной чайной, его шорох смешивался с плеском реки Камо за стенами. Саюри стояла у столика, её рука всё ещё лежала на камне, прижимающем записку, когда тень в дверях стала чётче. Рётаро шагнул внутрь, его тёмно-синее хаори блестело от воды, а капли стекали с волос, падая на гнилые доски пола. Его меч висел у пояса, но рука не касалась рукояти – он не выглядел угрожающим, только насторожённым. Свет луны, пробивавшийся сквозь щели в крыше, осветил его лицо: резкие скулы, прямой нос, глаза, тёмные и глубокие, как омуты. Он остановился в трёх шагах от неё, и тишина между ними стала тяжелее дождя.
Саюри сжала кулаки под рукавами плаща, её сердце заколотилось. Она не ожидала, что он придёт так скоро – или вообще придёт. Её капюшон соскользнул, открывая лицо, и она почувствовала себя голой под его взглядом. Рётаро наклонил голову, словно изучая её, и его голос, низкий и спокойный, прорезал шорох воды:
– Ты оставила записку.
Она кивнула, не доверяя своему голосу. Её горло пересохло, а слова, заранее подготовленные, растворились в воздухе. Она хотела сказать «спасибо», хотела спросить про шрам, про его семью, но вместо этого только смотрела, как капли падают с его рукавов, оставляя тёмные пятна на полу.
– Зачем? – спросил он, шагнув ближе. Его шаги были мягкими, почти бесшумными, несмотря на гэта, тихо стучащим по камням снаружи. –