А гитлеровцы, несмотря на бесчисленные попытки, так и не сумели зажать нас в кольцо… Поздним вечером, когда немцы, вдосталь навоевавшись за день, отошли, как говорится, на «исходные позиции» и бой затих, Левашов приказал свернуть лагерь и приготовиться к маршу. Перед тем, как выступить, полковник выстроил бригаду. Помню некоторые его слова, произнесенные сильным, слегка глуховатым голосом:
«Мы с вами крепкая, боевая воинская часть, действующая в тылу противника, – говорил комбриг. – Что мы уже сделали, сколько врагов положили, сами знаете. А потери, как видите, понесли совсем незначительные. Значит, тут воевать можно. И мы еще повоюем, наделаем немцу шороху. А выполним задачу – двинем через фронт. И запомните, товарищи, наши войска не разбиты, как об этом пишет враг в своих листовках. Правда, Красной Армии пока приходится отступать. Но зря враг радуется нашему отступлению. Нам придется биться долго, и впереди предстоят еще немалые испытания. Только не враг, а мы с вами будем праздновать Победу!.. Не мои это слова – партия так говорит. А раз говорит партия – значит, так будет. Запомните на всю войну!».
Слова полковника А. Ф. Левашова сбылись в точности. Но этому замечательному человеку не довелось дожить до победы. В ночь на 23 февраля 1942 года, будучи уже командиром 4-го воздушно-десантного корпуса и генерал-майором, он снова вылетел во вражеский тыл. Самолет, на котором летел командир корпуса, атаковал ночной истребитель врага. Крупнокалиберная пуля, пробившая обшивку кабины, наповал сразила Левашова…
О его гибели я узнал после войны. Я и сейчас вижу его перед строем бригады – спокойное, обветренное лицо, крепко сбитая фигура, пилотка, гимнастерка, туго перетянутая ремнем, четыре шпалы в голубых петлицах…
С этого памятного боя с гитлеровской дивизией враг преследовал нас по пятам. Пришлось бросить автомашины, орудия, походные кухни. В непрерывных стычках таяли боеприпасы… Насколько я мог судить о маршруте, мы шли на юго-восток.
Но вот, неподалеку от местечка Паричи, нас подстерегла беда: при попытке перейти железную дорогу бригада наткнулась на засаду. Случилось это ночью. Наша рота, которая шла в головном охранении, первой попала под огонь. Никогда не забуду того рокового места – поросшего редкой лещиной, освещенного ледяным светом ракет, сплошной, почти в упор треск очередей, разрывы мин и гранат. Мы залегли, прижимаясь к земле. Прямо передо мной среди ветвей бились вспышки автоматов и пулеметов… Что-то – не то осколок, не то пуля ударила в автомат, заклинила затвор.
– Назад! – сквозь гром донесся до меня голос Лобецкого.
Не поднимая головы, я принялся отползать. Руки наткнулись на что-то мягкое: передо мной лежал человек, широко раскинув руки. Он был мертв, в правой руке зажат пистолет. Я осторожно высвободил оружие, сунул его в карман. Потом, пригибаясь, побежал к лесу, что темнел неподалеку. На опушке уже собралось немало уцелевших десантников. Тут же были Лобецкий и командир роты Хотеенков.
– Берите