каблуки оставляли слабое эхо, тонущее в низком гуле динамиков из студии. В руках она несла коробку с оборудованием – микрофоны, провода, металлические детали, позвякивавшие при движении, – и тяжесть её ощущалась не только в руках, но и в груди, с того мига, как она вошла в это здание. Воздух был прохладным, пропитанным запахом пластика и озона от техники, но под этим скрывался тонкий ритм, пробивавшийся сквозь шум, как шёпот издалека. Она стиснула коробку сильнее, чувствуя, как тепло пера в сумке отзывается на этот ритм, мягко пульсируя под тканью.
Дверь студии была приоткрыта, и сквозь щель вырывалась музыка – резкая, ритмичная, с басами, сотрясавшими пол. Мишель шагнула ближе, но тень мелькнула перед ней, и Кайден возник на пути, быстрый и бесшумный, как хищник. Плащ его колыхнулся, серебряная кайма блеснула под лампами, а лицо, острое и холодное, оказалось слишком близко, заставив её замереть. Он протянул руку, перехватывая коробку, и пальцы его – твёрдые, чуть шершавые – коснулись её кожи над запястьем. Мир сжался до точки, и мелодия – тоскливая, глубокая, звучавшая с ночи, – вспыхнула в сознании, чистая и пронзительная, как голос Чжихо из сна. Дыхание её сбилось, ноги приросли к полу, коробка чуть не выскользнула, пока она стояла, глядя в его тёмные глаза, где за холодом мелькнула тень – острая, как укол.
Кайден отдёрнул руку резко, будто обжёгся, коробка осталась у неё, и он отступил, взгляд сузился, а голос, низкий и резкий, прорезал гул:
– Не трогай чужое. Смотри, куда идёшь, стажёрка.
Слова ударили холодным ветром, но в этом холоде проскользнул страх, мелькнувший в его тоне, в сжатом кулаке, прежде чем он отвернулся. Шаги его стукнули по плитке, гулкие и быстрые, унося к перегородке, но Мишель всё ещё стояла, слыша, как мелодия Чжихо звенит в голове, громче динамиков. Рука её поднялась к месту его касания, кожа там горела, и в этом тепле ожил зов, связывавший её с чем-то, известным ему, но скрытым.
– Ты в порядке? – голос менеджера, сухой и раздражённый, вырвал её из оцепенения. Он стоял у двери, глядя с недовольством. – Оборудование нужно в студию, а не в коридор. Шевелись, график горит.
Мишель кивнула, голос застрял, но она заставила себя шагнуть вперёд, сжимая коробку.
– Да, я… сейчас, – выдохнула она, слова утонули в гуле, но внутри что-то менялось.
Менеджер хмыкнул, качнув головой, и ушёл, оставив её в коридоре, где шаги Кайдена звучали в памяти, как отголосок древности. Она посмотрела на коробку, на дрожащие пальцы, и тепло пера стало её якорем. Эта мелодия, голос Чжихо – он жил здесь, в этом здании, в глазах Кайдена, скрывавших страх за холодом. Это была искра, зажёгшая в ней огонь прошлого, ожидавшего её.
Ночь легла на Сеул тяжёлым покровом, и слабый свет фонарей пробивался сквозь занавески в квартиру Мишель, отбрасывая полосы на стены, где тени дрожали, как воспоминания, ищущие покоя. Она сидела за старым столом, скрипевшим под локтями, подтянув колени к груди, а свет лампы, мягкий и жёлтый, падал на стопку записей деда. Страницы, пожелтевшие от времени, пахли пылью и чернилами, храня