оксигенации, или ГБО, порхало вокруг нее, как будто сама английская королева посетила их обитель. И тумбочку под ноги ставили, и шапочку повязывали, и курточку надевали, и в сто пятидесятый раз про строящуюся квартиру в Москве и милейших умненьких внучек выслушивали. Сначала мне казалось, что вечный монолог Модус направлен исключительно на нее саму и у других места вписаться в этот поток не предусмотрено, что делает удобным общение а-ля канон на два голоса: каждый исполняет исключительно свою партию. Но оказалось, ноу-хау есть.
Двадцать семь сеансов! Модус подняла очи к небу и с придыханием спросила меня:
– Знаешь, девочка, как важна барокамера?
– Да, знаю, но, вообще-то, я не девочка, меня зовут Катя, – ответила я, лучезарно улыбаясь и мрачно думая про себя: девочки ездят в метро.
Со следующего утра Модус стала называть меня коллегой, просить распутать запутавшиеся крестики (барокамера как оплот атеизма), стала вести диалог, прислушиваясь к моим репликам. Так, глядишь, через пару недель и в соавторы статьи о пользе ГБО позовет.
Одна пациентка имела неосторожность во время прошлой своей госпитализации зайти в палату к Модус, чтобы подарить ей шоколадку, а вышла через три часа, обладая практически полной и исчерпывающей инфой о внучках, строящемся доме, жизни в Сочи и т. п. В этот раз (дама вновь легла на госпитализацию) Модус даму игнорила по полной, так что та даже подумала, что забвение теперь ее удел. На самом деле, Модус все прекрасно помнила, просто делала вид.
Есть тут и таинственная обитательница – Эльвира Сергеевна. Она никогда не выходит из палаты на променад, но любит групповые занятия у психолога. Эльвира Сергеевна не отличается ухоженностью и аккуратностью: волосы у нее сальные, нет нижнего зуба, волоски на лице, и дезодорантом она, вероятно, не пользуется. (Впрочем, это довольно обычное состояние тех, кто в депрессии или с какими-либо другими диагнозами.) Эльвира Сергеевна весьма приветлива. Сказала мне без предисловий, что написала книжку стихов для детей. Так что из палаты не выходит: наверное, пишет вторую.
С писательско-поэтическим даром все сложно. Стоматолог Эля внезапно перестала спать и начала писать стихи философского типа, которые ей, как она считала, нашептывал сам Господь. Но господь Эли, видимо, никудышный поэт, стихи были плохие. Эля недоумевала, как с ней случилось такое. Конечно, как стоматолог она была не чужда творчеству: пломбу красивую поставить или виртуозно вырвать зуб, но чтобы стихи… Но если бы Эля писала талантливые стихи, то в психушке было бы ее место или в списке Нобелевских лауреатов? На этот вопрос я до сих пор не знаю ответа.
Наташа похожа на Мерилин Монро: светлые кудрявые волосы, пухлые губы. У Наташи – мани́и. Уж какие только лекарства она ни перепробовала, в каких больницах ни лежала. Ничего не помогает. В одну из известных больниц ее взяли с оплатой за полцены: ее лечащий врач (светило психиатрии) делал исследование по действию