из Пантарэи занимала около двенадцати часов, если нестись на крыльях с попутным ветром. А время было обеденное. Это означало только одно: он отправился в путь ещё с вечера и провёл в небе всю ночь.
Дверь тихо скрипнула, когда я робко вошла и прикрыла ее за собой, опасаясь поднять глаза. Но знала, что если не сделаю этого, будет ещё хуже. Поэтому натянула на лицо улыбку и подняв взгляд, тихо сказала:
– Здравствуй, папенька.
Он сидел в одном из гостевых кресел, закинув ногу на ногу и подперев рукой подбородок. Смотрел на меня спокойно и внимательно.
Он был спокоен. Слишком спокоен. И это означало только одно: отец в бешенстве. Зол настолько, что вместо пламени у него внутри медленно закипает настоящий вулкан.
– Чей это пиджак? – спросил он вместо приветствия, и у меня похолодело в жилах.
Пиджак. Мужской пиджак на моих плечах.
Это был не просто вопрос. Это был предвестник казни.
Я отпрянула и упёрлась спиной в дверь приёмной. Слишком поздно осознала, какую ошибку совершила, появившись в этом пиджаке у дяди Итана. Даже если бы меня действительно поджидал именно он, эта деталь не осталась бы без внимания. И теперь он стал неопровержимой уликой, хоть я и сама не до конца понимала, чего именно.
Я нервно сглотнула.
Отец медленно разогнул ногу, выпрямился в кресле, встал и оглядел меня с ледяной отстранённостью, словно я была одной из его подчинённых, вина которого была неопровержима, а наказание уже почти приведено в исполнение.
– Я задал вопрос, Мариса, – мягко, ровно заметил он, и это внушало ещё больший ужас. Внутри всё сжалось. Я буквально не могла пошевелиться.
– Я… я не знаю.
Мой голос был еле слышен.
– Кто? – требовательно повторил отец.
Я сжала кулаки за спиной, ногтями впиваясь в кожу ладоней.
– Какое это имеет значение? – спросила, умирая от страха перед собственной дерзостью.
Тишина.
Она давила, душила, обволакивала горло ледяными цепями. Отец спокойно стряхнул невидимую пылинку с плеча безупречного камзола и медленно подошёл ко мне, каждым шагом заставляя меня всё сильнее вжиматься в дверь. Если бы с той стороны её кто-то открыл, я бы непременно потеряла равновесие и упала.
– Значение, – проговорил отец, – имеет всё. Особенно запах самца, который пропитал тебя с головы до ног.
Он взял меня за руку, заставив поднять её перед собой. Край пиджака, слишком большого для меня, опустился, обнажая запястье с браслетом, под которым явственно виднелся до конца не заживший шрам. Второй рукой отец сжал мой подбородок, заставив вскинуть голову.
– Мужчина. Касался. Тебя, – процедил он. Каждое слово опускалось на мою кожу, словно горящее клеймо. Но животный страх парализовал меня, и вместо ответа я лишь смотрела ему в глаза.
Ноздри отца едва заметно дрогнули. Он втянул носом воздух, словно пытался вычислить по запаху владельца пиджака. Но нет. Он пытался определить совершенно другой запах.
– Я