встал, сделав шаг ближе к Сафиру.
– Ты не понимаешь, – сказал он холодно, но с ноткой странной мягкости, словно эта мысль была слишком глубокой для простого объяснения. – Она – моё спасение.
Сафир удивлённо посмотрел на Маммона, не смея перебивать, но тот, махнув рукой, отвернулся. Видя, что Маммон погрузился в свои мысли, всё же набрался смелости и задал уточняющий вопрос.
– Господин, вы знаете, что я всегда был вам верен, – осторожно начал он. – Если она действительно важна для вас, я хотел бы понять, почему вы называете её своим спасением. Ведь вы редко признаёте что-либо столь значимым.
Маммон остановился и повернулся к своему слуге. Его взгляд смягчился, а голос стал задумчивым, словно он позволял себе редкую искренность.
– Сафир, ты, как всегда, хочешь знать больше, чем положено, – произнёс он, но в его словах не было злобы. – Хорошо. Ты долго служишь мне и, возможно, имеешь право знать.
Он медленно прошёлся по комнате, словно собираясь с мыслями, а затем остановился у окна, глядя на огни города.
– Ты знаешь, что я питаюсь жадностью. Она – моё топливо, моя суть. Но чем больше я поглощаю её, тем сильнее понимаю: это место… этот мир, которым я правлю, – мёртвая пустошь. Здесь всё, даже души, отравлено алчностью. Ничего чистого, ничего истинного.
Маммон повернулся к Сафиру, его глаза теперь горели странным огнём.
– А эта девчонка… В ней есть что-то, чего я не могу объяснить. Чистота? Глупость? Или, может быть, нечто большее… Она напоминает мне о том, что я потерял давным-давно, ещё до того, как стал тем, кто я есть сейчас. И она, после того напитка, все ещё была благоразумна, интересная находка.
Сафир внимательно слушал, не перебивая, хотя его глаза выражали удивление.
– Она – ключ, Сафир. Ключ к тому, чтобы выбраться отсюда. Не потому, что я жажду света или спасения в привычном смысле. Нет. Но потому, что я устал быть тем, кто только разрушает. Может, она – возможность создать что-то иное или, по крайней мере, обрести покой.
Маммон замолчал, на мгновение погрузившись в свои мысли. Затем он шагнул ближе к Сафиру и, понизив голос, добавил:
– И знаешь, что? Она не принадлежит мне. Она сама должна выбрать, что будет дальше. Это и делает её такой значимой.
Сафир кивнул, его взгляд стал серьёзным и понимающим.
– Я понял, господин. Я сделаю всё, чтобы ваша воля была исполнена.
– Хорошо, – коротко ответил Маммон, снова отворачиваясь к окну. – Теперь уходи.
Слуга почтительно поклонился и покинул комнату, оставив Маммона наедине с его мыслями.
Маммон сидел в своём кресле, сжимая в пальцах изящный бокал с алой жидкостью, в которой, казалось, плескалась сама жадность. Напиток грехов – его гордость, его творение. Каждый глоток раскрывал истинную природу человека, связывая его душу с одним из семи пороков. Это была власть. Его власть.
Он поднял бокал к свету, наблюдая, как густая жидкость переливается в отражении огня. Настя пала мгновенно, как и сотни до неё. Она подчинилась своей