а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А простые женщины ходят – голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.
В городе на торгу продают коней, шёлк и всякий иной товар да рабов чёрных, а другого товара тут нет; из съестного только овощи.
Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а князья власть большую имеют и очень богаты. Носят их на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да свирельников десять человек.
Расспрашивал Заратуштра их о вере, и они говорили ему: веруем в восемьдесят и четыре веры. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.
Из сильно верующих не едят вообще никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днём два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами-иноверцами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят; даже с женой. А едят они рис, да кхичри[14] с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен[15] отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, – ту еду не едят. А потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.
«Туда ли я приплыл? Как в этом многообразии может родиться целое? – подумал Заратуштра. – Но, быть может, как раз именно из большого множества частностей и должно образоваться нечто цельное, и от множества разнообразностей мощное?»
И тут он буквально влетел в старуху.
Женщины
– Я тебя сразу узнала, Заратуштра, – заговорила сморщенная память былой красоты. – Хорошо ли тебе сейчас?
О, конечно! Спитама блаженствовал. Чем-то приятно пахнущим старуха омывала его тело, уже изнемогшее испарять потопады. Непонятно почему, но в её жилище было прохладно; казалось, что свет заблудился и остановился в раздумье, решив передохнуть в её хижине – так мягко он стелился по полу. «Наверное, по такому ковру ступают боги», – подумал Заратуштра.
Гостя она обернула в то, что у неё было, – в кусок тонкой ткани; о своей одежде он даже и не вспомнил, решив, что она сама его найдёт.
– Ты так добра ко мне, но, честно сказать, я бы предпочёл сейчас компанию женщины чуть помоложе, хотя и опасал меня Мастер от встреч близости с вами. Похоже, это ты заворожила меня?!
– Ты получишь обретённое от ворожбы моей и ставшее в неожиданность желаемым тобой, Заратуштра! – призналась старуха. – Результат будет приятен тебе; ты впервые узнаешь, что означает истинное искусство любви, и тебе больше никогда не захочется никакой другой женщины потому, что никакая иная женщина не сможет тебе даже близко напомнить ту, что скоро предстанет пред тобою! Это – Лу, одна из наших богинь;