Для родственников же нищий Реваль вообще перестал существовать, и принимать участие в его судьбе они не собирались; даже имея возможность помочь, они этого не делали. Оставшись в одиночестве, Реваль начал пить, слонялся ночами по городу или просиживал дни на берегу с бутылкой. Через три месяца безработного существования мать начала прятать от него продукты, и если Реваль возвращался домой и заставал семью обедающей, есть ему не предлагали. Всё, что он сделал для дома и семьи за годы, потеряло значение за пару месяцев. Судьба заботливо вязала ему петлю, надеясь, что однажды он не выдержит. Тогда, по привычной схеме заняв денег у соседки на дорогу и первое время, Реваль двинулся по привычному маршруту Агрыз – Новый Уренгой на Север. Через три дня пути Реваль вылез на станции Губкинская города Пурпе. Там требовались рабочие для строительства НПЗ на месторождении Ванкор, принадлежавшем Роснефти. В прорабской на распределении мастер участка, взглянув на крепкого Реваля, определил его в помощники ямобура. Ямобур был установлен на базе автомобиля «Урал» и предназначен для бурения так называемых лунок – отверстий до вечной мерзлоты, куда забивались длинные металлические сваи. Шнек у ямобура был восьми метров длиной, а внутри него помещался ещё один шнек меньшего диаметра, что позволяло вдвое увеличивать глубину бурения. Эта приспособа использовалась, когда с первого забура не удавалось достигнуть вечной мерзлоты. Задачей Реваля было сначала идеально точно насадить на размеченный предварительно геодезистами колышек долото ямобура, а затем разбрасывать лопатой грунт, который шнек поднимал вверх по мере заглубления. Грунт на сорокаградусном морозе быстро застывал, вырастая пирамидой возле шнека. За полчаса бурения выбрасывалось по полтора куба болотного грунта с глиной и липкой жижей, которая прилипала к лопате, поэтому каждые три-четыре броска приходилось её обколачивать, стряхивая грязь. Добровольцев, желающих на такое место, не было, и туда ставили вновь прибывших или тех, кого хотели убрать со стройплощадки, но не могли придумать повода. Проработав там пару недель, они сами писали заявление об уходе, не выдерживая такого темпа работы, который задавал сидящий в тёплой кабине машинист, общавшийся с помощником при помощи жестов. Машинист был заинтересован в количестве лунок, так как на зарплату влиял КТУ (коэффициент трудового участия), а на него влияло количество пробуренных лунок. Реваль по десять часов находился на улице. Иногда во время бурана, когда теплело, раздевался до нательного белья: пот стекал под ватными штанами в валенки. Отдых был только пять – десять минут во время перестановки машины на новую точку; некурящий Реваль просто ложился на снег, восстанавливая силы и переводя дух. Стройка считалась местом «хлебным»: четырёхразовое питание, оплачиваемый проезд и зарплата в два раза выше, чем на «земле», поэтому выбор рабочих был огромным. При малейшем подозрении на заболевание лёгких людей отправляли на землю, где таких зарплат и
