цены падают. И толкучки стали уходить в прошлое. Но, конечно, не до конца, цепляясь за город своими когтями, не желая отступать. Во многих местах они все еще манили людей очень уж широким ассортиментом и дешевизной. Заодно являлись центром притяжения разных криминальных элементов – спекулянтов, торговцев краденым, карманных воров.
Бьют по ушам призывные крики:
– Дешево, ложки, мельхиоровые. Дешевле не будет!
– Продам часы. Хорошие. Немецкие. Наручные.
Сколько же барахла – прям глаза разбегаются. Вон бидон для керосина. Тут же и труба самовара. Посуда, старые часы с кукушкой, прищепки, тяжелый утюг, перочинный ножик, меховая шапка и войлочные тапочки. Да, тут можно найти все, что душе угодно.
Меня настолько закрутило, завертело в этом водовороте, что голова кругом пошла. Но Антипов ощущал себя здесь как рыба в реке. Только и успевал плавниками водить, менять направление и высматривать добычу. Вот и сейчас свернул быстро направо и уже тащит за шкирку из закутка между рядами низкорослого шкета-дистрофика лет пятнадцати.
– Пустите, – привычно, определенно не в первый раз ныл шкет.
Под заплатанной матерчатой курткой на груди он аккуратно держал пару голубей.
Москва не исключение – как и в любом городе России, в ней полно голубятен и голубятников, чуть ли не в каждом дворе. Никогда не понимал такую радость, но всегда принимал как данность. Голубятники были какие-то опасно увлеченные люди. Голубей покупали. Перепродавали. Крали. Притом воров за такое дело от избытка чувств запросто могли убить. Все же не кошелек какой-то украл, а голубя!
– У пакгауза натырил? – еще раз встряхнув пацана, осведомился Антипов.
– Дяденька милиционер, – захныкал пацан. – Мое это. Сам, можно сказать, воспитал.
– Что ты врешь, Чапа? Я же тебя знаю. Сам ты только воруешь.
– Мое. Пусть докажут, что их, – заныл Чапа.
– Вот сейчас отдам тебя пацанам с пакгауза, и разбирайтесь сами, – мстительно улыбаясь, произнес Антипов.
– Не надо!
– Ну тогда быстро говори – пока здесь крутишься, такие вещи никто не предлагал? – Начальник розыска описал, что стянули у потерпевшего Ленковского.
Пацан нахмурился. Потом сказал:
– Да ручками с перьями тут каждый второй торгует. Хлопком выбьют у ротозея из кармана, и сюда. А вот портфель – не, не видел такого. Я бы запомнил.
– Кто у Базарного переулка на гоп-стоп мужика взял?
– Не слыхал! Вам лучше знать!
– Поговори мне еще. Кто вообще там толкается?
– Не знаю!
– Залетные, ворье, шпана – видел кого?
– Нет!
– Чапа, не зли меня…
– Ну «пять бараков». В ближнем к железке, на втором этаже, у Петровича его кореша из тюрячки уже неделю не просыхают. Их и спросите.
– Петрович – это Гвоздь?
– Он, буржуй… А больше ничего не знаю.
– Портфель или ручку увидишь – свистни. И не дай бог кто-то мне об этом скажет раньше тебя.