Буду в следующий вторник.". Она бежала на улицу Маресьева не чуя ног. Она вообще не бежала, а летела. Она бежала в домашнем халате, под которым ничего не было. Нет сил раздеваться выполнять установки. Просто упадет на спину в коридоре и пусть берет ее как хочет. Подчинится любому его желанию. А у Лазарева, когда он увидел ее было такое же желание, как у нее, просто завалить ее на пол в коридоре и пахать без остановки, пока сон не повалит его. Ну а получилось только один раз, правда длинный и почти во всех позах. Как она стонала, кричала и выла, как обращалась к нему, как открывалась, как стыдилась! Почти час длилось это вошебство.
А после того, как она, уставшая, раскинулась на ковре в коридоре, он спросил:"Ты чего?".
– Сема сообщение прислал
– А меня завтра выписывают
–Я знаю. Ведь я твой лечащий врач
– И что?
– И ничего. Отгулы возьму
– А ты надолго задержишься здесь?
– Вообще то меня комиссовали после ранения. И здесь мой родной дом. Мне только за документами надо в часть съездить и буду учиться жить на гражданке
Ира облегченно вздохнула. Значит у них есть неделя. Неделя любви, нежности и ласки. А потом все вернется на старые рельсы. Противный супружеский долг, примитивный муж, и никакой радости. Вот такие жизненные перспективы. А потом они снова обнимались. А потом среди ночи шли к ней, чтобы забрать вещи, которые нужны были, чтобы завтра от Антона пойти на работу. А когда они возвращались, они нашли маленький заросший сквер, и она, задрав подол, отдалась ему на лавке. Непередаваемые ощущения удовольствия и страха, что все это кто-нибудь увидит. А потом они прямо ржали над тем, что сотворили. Очень взрослые дядя и тетя шпилились на лавке, как подростки. Как будто не делали это лет пять, и у них было мало времени. А потом в обнимку шли до дома. А в подъезде он прошептал ей на ухо:"Давай здесь". И она снова стонала сидя на подоконнике в подъезде, закинув ноги ему на плечи. А потом он отмывал ее от своей спермы и все случилось снова. Перед зеркалом. Она оперлась на раковину, а он взял ее сзади. Тряслись титьки взрослой женщины, тресся, как холодец ее дряблый живот. Но в зеркало она видела его восторженные глаза, а у себя между ног, опустив глаза наблюдала с какой силой он входит в нее, и как колдуют его пальчики. Это было так, как она и не представляла никогда. Она больше не стеснялась своего тела.
Утром она написала заявление на отгулы и исчезла для этого мира. Она существовала только для Лазарева. В любой момент, в любой позе, в любом месте. С криками, стонами, истерикой, агонией. А Лазарев существовал для нее. Он исполнял любые ее желания. И желания плоти, и желания женщины и желания человека. Они ели, спали и сплетались телами. Больше ничего. На третий день ее вырвали из этого рая. Звонил сын. Удивительно. Он звонит только в крайних случаях. Неужели кто-то узнал об ее безудержном блядстве и доложил сыну? И что теперь? Ей стало страшно.
– Привет Кирилл.
– Привет, мам. Ты куда пропала? Не могу тебя найти.
– Я