родилась молчаливой. Ни крика, ни писка – лишь тихое кряхтение, заставившее повитуху насторожиться. Андреас, обычно сдержанный в проявлении чувств, стоял в стороне, наблюдая за происходящим с непроницаемым лицом. Его взгляд, скользнувший по бледной коже девочки, задержался на её больших широко распахнутых глазах, словно он пытался разглядеть в них что-то, скрытое от других.
Прошли годы, но этот взгляд, полный невысказанного, так и остался загадкой. Виктория, выросшая на ферме Хинтеркайфек, была словно сотканной из противоречий.Высокая, почти угловатая фигура, казалось, несла на себе груз, непосильный для её юного возраста. Её движения, обычно плавные и грациозные, иногда становились резкими, нервными, выдавая скрытое напряжение. Лицо, обрамленное тёмными густыми волосами, казалось бледным, почти неживым, словно её кровь текла медленнее, чем у других. Большие серые глаза, которые могли бы пленить своей красотой, теперь смотрели на мир настороженно, словно выискивая признаки опасности. Взгляд её был проницательным, острым, способным заметить мельчайшие детали, которые оставались незамеченными другими.
Она была молчаливой и сдержанной, предпочитая наблюдать, а не участвовать. Её голос звучал тихо, почти шёпотом, словно она боялась нарушить тишину, привлечь к себе лишнее внимание. В ней чувствовалась какая-то внутренняя замкнутость, словно она ограждала себя от внешнего мира невидимым щитом. Она редко улыбалась, а когда улыбалась, казалось, что улыбка не трогает её глаз, что это лишь маска, скрывающая истинные чувства.
Её руки, обычно занятые тяжёлой работой по дому, отличались какой-то странной грацией. Пальцы были длинными, тонкими, словно созданными не для грубого труда, а для чего-то более изящного. Она любила проводить время в одиночестве, бродить по окрестным лесам, собирать травы и цветы. Говорили, что она знает язык растений, понимает их тайные послания.
В ней было что-то неземное, что-то потустороннее, что одновременно притягивало и отталкивало. Она казалась загадкой, которую невозможно разгадать, тайной, которую лучше не трогать. Она была словно предупреждение, словно знак, указывающий на то, что в этом мире есть вещи, о которых лучше не знать.
София Грубер:
Два года спустя, в 1889 году, в доме снова раздался крик новорождённой – Цецилия родила вторую дочь, Софию. В первые дни дом был полон радости, но вместе с ней в воздухе словно витало смутное беспокойство, неясное предчувствие беды. София казалась слишком хрупкой, слишком беззащитной перед мрачными силами, которые, казалось, окружали Хинтеркайфек.
Ей не суждено было прожить долго. София ушла из этого мира в возрасте двух лет, словно злой дух похитил её душу, оставив лишь бездыханное тело. Болезнь, окутанная тайной, словно спустилась из окрестных лесов, скрутила её хрупкое тельце, лишила дыхания.
Детская смертность в те времена, словно ненасытный жнец, хозяйничала на баварских землях, и ни один дом не мог чувствовать себя в безопасности. Каждый рождавшийся