оттереть прилипшие от такого чтения глупости, Шувалов, вскоре вновь примкнул к празднующим его успех друзьям. С годами, писатель всё больше убеждался в том, что не один талант не может помочь раскрыться другому дарованию, равно как и помешать раскрыться таланту другого. Если, разумеется, таковой имеется! Но как это объяснить всем им, тянущимся к нему за советом и смотрящим как на Бога! Шувалов всё чаще вспоминал колоритный момент из какого то советского фильма:
– «Таланту не надо помогать! Его не надо раскрывать! Талант – виден и неистребим! Он так и прёт, и ничего с этим нельзя поделать!» – кричал один из героев, обвинённый в чёрствости.
А на юбилее все вокруг пили и навязчиво утверждали, что он, Шувалов – большой талант! Хотя он знал это и сам. А потом, враз стало как то скучно и очень тоскливо…
И проснулся он дома, с тем же самым ощущением тоски и скуки. С трудом разлепил веки и стал тереть глаза ладонью.
– Какой же серый и унылый у меня потолок. И осень за окном. И в жизни – уже осень. Если не зима…
Шувалову было нехорошо. Нет, в магазин он не пойдёт. А дома, конечно, нет ничего. Сколько раз он твердил себе, что в квартире писателя, должен быть барчик! Хотя бы с самым простеньким, с самым необходимым! – Так нет!
Александр Мсиславович лежал на смятой, липкой постели и угрюмо глазел в окно. Осень, в этом году, явно поторопилась вступить в свои права…
Вдруг гнетущую тишину, разогнал пронзительный и какой то, черезщур долгий звонок в дверь. Кто – то из соседей? Иначе бы, консьерж позвонил сначала. Шувалов не любил визитёров, считающих, что они имеют право вот так трезвонить, да ещё поутру. Он глянул на часы.
– Вообще то уже одиннадцать… Кто бы ни был – он сейчас пойдёт в магазин, если с собой у него нету! – решил Шувалов и на ходу кутаясь в халат и одновременно массируя свалявшуюся за ночь физиономию – двинулся к дверям. Если бы он даже увидел на пороге спивающегося соседа, литературного критика, но – с «чекушкой» в руке, то и тогда бы не огорчился!
Визитёром же оказался бледный юноша, из тех, что «со взором – горящим»!
– Михаил Евгеньевич Трубецкой! Из Иваново я! – представился добрый молодец, просачиваясь одновременно в прихожую. Шувалов ощутил запах перегара.
– Вы, Александр Шувалов! Мне к Вам! Я ведь тоже пишу! – отрапортовал, он скороговоркой, торопливо разуваясь. – Куда можно повесить куртку? Я вам не помешаю?
Шувалов велел не раздеваться. Прошли в комнату. Из бокового кармана канареечной куртки визитёра торчала начатая бутылка… Как сказал бы юрист – «с жидкостью коричневого оттенка, напоминающей по цвету коньяк или коньякосодержащую субстанцию». Затем оголился и край этикетки. Коньяк «Московский».
– У него коньяк! – радостно отметил Шувалов. – Неказистый, но коньяк!
– Вы – гений! – выпалил незваный, но долгожданный гость и почему то насупился.
– Почему ж