заходило, быстро смеркалось, и скоро наступила темнота. Я продолжал идти, потому что ничего другого мне не оставалось делать… Ощутимый февральский мороз постепенно давал о себе знать. Уши стали замерзать, а у меня была такая шапка «пирожок», на которой «уши» не опускались. Я растирал, как мог, свои уши, но на ходу было неудобно, и надо было двигаться вперед. Нечастые в такое темное время машины проносились мимо, а я продолжал идти.
На всю жизнь я запомнил эту картину. Я иду один морозной ночью в темноте по шоссе. Машины с горящими фарами изредка проносятся мимо. Впереди ни огня, ни души, а до Ленинграда – двести с лишним километров… Я стал думать, что надо найти хоть какое-то убежище или жилище – а иначе замерзну на этом безлюдье. Конечно, в такой ситуации могло случиться что угодно… Я шел и шел, и уже перестал чувствовать замерзшие уши. Но тут на мое счастье я услышал, что где-то не очень далеко проходит железная дорога. А вскоре увидел и проходящий поезд. А это означало, что рано или поздно там должна быть железнодорожная станция. Вскоре я увидел огни небольшого домика станции – и мне стало понятно, что теперь я уже не пропаду.
Наверное, тогда я впервые понял, что нельзя рисковать своей жизнью вот так легкомысленно, по пустякам…
Я открыл дверь станции и вошел в полутемное помещение. Там было тепло, круглая печка, которая стояла в углу комнаты, была горячей. Из другой комнаты вышли две женщины.
Они увидели мой задубевший вид и, наверное, сразу все поняли.
– Ты откуда такой?
– Из Ленинграда.
– И как тебя сюда занесло? Из дома, что ли, сбежал?..
Пришлось сознаться.
– Понятно. И как же ты сюда добрался?
– По шоссе, из Новгорода…
– Ишь ты!.. Уши-то совсем отморозил… Давай, грейся у печки. Сейчас чаю горячего дадим.
Дали мне чаю. С первым утренним поездом они отправили меня в Ленинград. А поскольку он шел через Лугу и Гатчину, маршрут был мне знакомый, то я вышел в Гатчине и прямо отправился к своей бабушке, которая жила в частном доме на Детскосельской улице. Домой ехать я боялся… Когда появился на крыльце, бабушка взмахнула руками: «Господи! Сережа! Да где ж ты был-то?!. Родители обыскались…». Она накормила меня, уложила спать. А через пару часов приехали родители. Но, как ни странно, никаких сцен не было, они меня не ругали, а вели себя как-то тихо, осторожно и деликатно.
В общем, мы вернулись домой, мои отмороженные уши покрылись белесой шелухой, и прежняя жизнь тихо вошла в свою колею… Я ходил в школу слегка пришибленный, старался меньше со всеми общаться и вообще не высовывать нос. Оказывается, как потом мне стало известно, в день моей пропажи в поиски включились все: администрация школы, РОНО, милиция.
Анжелика после этого происшествия тоже, как мне показалось, изменила отношение ко мне… Когда я пришел к ней на урок, она посмотрела на меня внимательно, с сочувствием, с легкой укоризной. Я понял, что она все знает, и испытал дурацкое чувство стыда, вины и позора одновременно.
Мне