их встреча будет последней, что она сморозит какую-нибудь глупость; она знала о в общем счастливом браке Сидоренко и даже как-то раз видела его жену Нину Алексеевну, заехавшую забрать Юрия Васильевича с комбината после работы, в то время как она шла на вечернюю смену… Петрищева не думала о том, что многие женщины на её месте попытались бы женить Сидоренко на себе: точно так же, как она отчетливо представляла себе все возможные обстоятельства совместной жизни с Иванихиным, точно так же она абсолютно не понимала, как они могли бы жить вместе с Сидоренко. Бухгалтерия казалось ей другим, нематериальным и очень сложным миром, занудные рассуждения Юрия Васильевича о каких-либо технических подробностях тех или иных процессов наполняли её голову приятным розовым туманом: Юрий Васильевич произносил множество слов, большая часть из которых были ей непонятны, однако они были чем угодно, только не ругательствами. И – о ней заботились, ей дарили цветы и милые дамские вещицы, а Павлику – игрушки. Нет, Людмила Николаевна не любила Юрия Васильевича в обычном смысле этого слова. Она его обожала и боялась.
К Иванихину она больше не приходила… тем более что у него уже были новые пассии; собственно, они соседствовали с обществом Людмилы Николаевны и раньше. Она стала много думать о своей жизни и о том, что нужно как-то устраиваться… а для этого нужно было всё-таки разменивать квартиру или искать нового поклонника с квартирой. Ни на то, ни на другое у Петрищевой не было ни сил, ни времени. Сидоренко сыграл с ней злую шутку: своим существованием в её жизни он вдруг прояснил Людмиле Николаевне убогость ситуации, в которой она оказалась. Она, которая раньше на всё могла махнуть рукой, подкинуть сына подругам и выпить в весёлой мужской компании, не зная, в чьей постели завтра проснётся, она стала страдать от чего-то. Чего? Она не смогла бы объяснить.
Это всё пошло на пользу её внешности: она сильно похудела, лицо слегка заострилось; впалые щёки сделали глаза загадочными и гораздо более выразительными. Ей повысили зарплату и сделали бригадиром: собственные трудности Людмилы Николаевны сделали её беспристрастной и одновременно понимающей проблемы других, что особенно ценилось почти на сто процентов женским коллективом пекарни. С точки зрения рабочей мужской части комбината, Петрищева истаскалась и облезла, с точки зрения её подруг и таких мужчин, как Сидоренко, Людмила Николаевна истончилась и в ней стала чувствоваться порода. Юрий Васильевич теперь стал чаще пользоваться машиной: он старался подвезти её и Павлика до детсада или наоборот отвезти ее с работы… Но всё равно это происходило редко, он хотел её видеть чаще… это было невозможно.
Юрия Васильевича поражало то, что Людмила Николаевна не строит планов совместной жизни с ним, не настаивает на их встречах, не просит его ни о чём при очевидной взаимности их чувств. Необязательность и хрупкость его нового романа удерживали Сидоренко от мыслей о том, что же будет дальше, – этот вопрос являлся ключевым в его прошлых