без одежды, несмотря на холод, и стал пересказывать новости языком танца. Волки, а это были три моих лучших друга, включились в перфоманс, и вдруг я услышал чисто английскую речь. Это говорил маленький шакал, мои друзья и я подкармливали его остатками мышей. Тут я понял, что не разобрался в жизни моих друзей, ведь английский, а это язык говорящих ворон, я еще не выучил. В это время сакральный луч коснулся моей головы, и я покинул Владимирскую область. Так я обрел себя.
Наваждение
Он жил, как все. Как все не любил жену, как все любил детей и всегда работал. Если договорная задача кончалась, а следующая не начиналась, он продолжал ковырять прежние задачи в компьютере, а то, смотришь, озаботится длиной дуги от точки восхода солнца 22-го апреля до точки восхода 22-го сентября. И можно ли эту длину умножить на 2, чтоб получить дугу до 22-го декабря. Ну, интересно же не искать в справочниках, а высчитать все самому. Такие были утешения души.
Лариса работала с ним в одном отделе. Первый раз они совершенно случайно столкнулись в гардеробе и вместе направились к метро. Ему захотелось проводить ее до дома, но оказалось, что живет она загородом, в поселке Глебово.
Следующий раз он специально ждал ее в гардеробе, чтобы проводить до дома. Они вместе ели суп, пили чай и на прощанье поцеловались. Он шел по поселку, и сердце билось так, что приходилось останавливаться, чтоб оно не выскочило на снег. «Нет, говорил он себе, нет». И еще раз: «Нет. Спущу на тормозах». Но почему-то это не удалось. Поездки к Ларисе стали главным в жизни. Все интересные задачи померкли для него.
Подъезжая к Глебову, он неожиданно покрывался рыжей шерстью, ноги укорачивались, он становился на четыре лапы и крался к подъезду, прижимаясь к земле при каждом громком звуке. Вытянувшись вверх, он магнитным ключом открывал подъезд и, юркнув в него, бросался к двери. Пролаяв три раза, от нетерпения он скребся в дверь, но Лариса, открыв ему, встречала, как и всегда подтянутого стройного молодого человека.
Каждый визит к Ларисе сопровождался этими превращениями. Так он любил: без памяти, без разума, и даже без чувств. Это была страсть.
Выходя от нее, он чувствовал себя оторванной пуговицей, летящей в грязь. Чем дальше от Глебова, тем сильнее ему казалось, что он деревянный, но глаза его продолжали сиять. Они гасли только около дома, где жена привыкла не видеть его, а дети не замечать. Жизнь налаживалась, потому что шла с той же скоростью по той же дороге, что и до Ларисы.
Прошел год, и он стал проще. Подходя к Ларисиному дому, он уже не вставал на четвереньки, не крался, а спокойно и гордо шел, не замечая других людей. И уже Ларисе, как привык жене, говорил «отвянь» и в ответственные моменты называл ее именем жены. Лариса не обижалась и начала с ним скучать. Так они и скучали вдвоем, не задумываясь о том, зачем это нужно. Ведь для постоянства отношений надо постоянно ломать постоянность.
Еще через год всё кончилось.
Без двух воскресений
Прожили они вместе всю жизнь.