Ему хотелось того же, чего, по его мнению, хотели и все остальные: свидетельств существования чего‑то тайного, реального – чего‑то иного.
И он не разочаровался. Сан-Францисское отделение Церкви Зверя, состоявшее из пятидесяти членов, услышало мольбу Оука и, зная о его прошлом, отправило ему приглашение, что происходило крайне редко. На первой церемонии он поучаствовал в настоящей черной мессе, такой, какая она и должна быть, не то что символическая чушь в Доме Люцифера. Наблюдал, как приносят в жертву козла, пил его кровь, а потом, голый и безудержный, выделывал коленца в подвале особняка. Это была вакханалия, достойная истинного князя тьмы, и она закончилась оргией, после которой Оук был окрылен удовлетворенными желаниями и, трепеща, жаждал большего.
Он нашел свой храм.
Уж не негодяй ли он, подумалось ему как‑то. Но как предлагаемое Церковью Зверя удовлетворение естественных желаний, даже доведенных до крайности, может быть злом? И чем поклонение сатане хуже поклонения Богу, который допустил холокост и который, если верить большинству христиан, обрек миллионы им же созданных людей на вечное проклятие? Кто не чувствовал некоторого родства с сатаной, мятежным подростком, изгнанным из родительского подвала и навсегда отверженным?
Оук наслаждался дурной славой, которая пришла к нему вместе с положением в Доме Люцифера, и не видел причин от нее отказываться. Матти, старый дурак, понятия не имел, что кое-что изменилось.
А потом изменилось все.
Оука пригласили на другую церемонию – посвящение женщины, которая посещала Церковь Зверя на несколько недель дольше, чем он. Оук знал, что это значит; ему было известно, что проходящий посвящение должен сделать последний разрез на горле жертвы. Знал он и о том, почему его вводили в курс дела настолько постепенно. Он разбирался в психологии маргинальных сообществ: любое извращение, помешательство на сексе, насилии или чем‑нибудь еще требует неспешного вхождения. Зависимость формируется поэтапно.
Только это не зависимость, твердил себе Оук, и он не извращенец. В сатане отражается истинная природа человека, и считать иначе – интеллектуальная нечестность. И слабость.
Он гораздо больше хотел быть частью Церкви Зверя, чем покоряться искусственной, навязанной обществом западной морали. Ему предстояло собственными глазами увидеть, что представляет собой князь тьмы.
Оук мало что запомнил из событий той ночи: мешали одновременно упоение и отрицание. Они привели бомжа, принадлежащего к отбросам общества, и отслужили черную мессу, пока тот висел на кресте вниз головой. Потом новообращенная женщина совершила то, что следовало. Не было никаких мучений, лишь быстрое убийство. Простое подношение. Наивысший акт любви и преданности новому властелину, сказал себе Оук, и акт этот был куда чище, чем массовые бойни, которые на протяжении веков устраивала организованная религия.
Оука чуть не стошнило, когда они пустили по кругу чашу, полную теплой крови, но он сумел сделать