Асседо и окрестностей, а также и острова Грюневальда, что на Черном море.
– Батюшки, Йерве! – всплеснул приор руками. – Что же это, как же так?
– Образумьте его, отец мой, – потребовал брат-привратник, передавая Йерве приору. – Скачет на лошади без седла посреди ночи, как какой-нибудь монгол. Совсем молодежь распоясалась.
– Однако, это так, – покачал головой приор Евстархий. – Заходи, Йерве, поболтаем.
Ничего Йерве не оставалось делать, кроме как зайти. Усадил его приор на стул, налил киршвассера в рог, сунул в рот ломоть остывшего пирога с олениной и сказал: «Жуй».
Ничего Йерве не оставалось делать, кроме как жевать. Приор смотрел на него неодобрительно и требовательно. Когда проглотил Йерве последний кусок, приор сказал: «Пей». Хлебнул Йерве из рога, голова закружилась.
– Теперь иди мочись, – приор указал на ширму, за которой обнаружился ночной горшок.
Помочился Йерве, снова покорно сел на стул.
– И что за бредни пришли в твою светлую голову? – вопросил приор, поглаживая кустистую бороду. – Почему дома не сидится?
– Нет у меня больше дома, отец мой, – промолвил Йерве и заплакал.
Приор Евстархий смотрел и молчал. Потом сказал:
– Плачь, мой мальчик, плачь.
Йерве поплакал еще. Потом немного успокоился и утер лицо рукавом жуппона.
– Стало быть, pacкрылась страшная тайна, – усмехнулся приор. – Что ж, лучше поздно. Всегда говорил я дюку, что глупо он поступает, но разве кто меня услышит? Нет, дюк непреклонен. Однажды приняв решение, не изменит ему никогда, даже если и сам в нем раскаивается. Не человек – бронза. Хороший у тебя отец, но упрям, как сто чертей, да простит меня Святая Троица. Иди спать, сын мой, утро вечера мудренее.
И приор Евстархий показал на дверь в смежную келью.
– Я доскачу до Таузендвассера сегодня же! – вскричал отдохнувший Йерве. – Не препятствуйте мне, отец мой, ибо вы стоите на пути самого Рока!
Расхохотался приор Евстархий – рог в его руке задрожал, расплескалось вино по белой бороде.
– Дурак ты, мальчик, если думаешь, что року есть до тебя дело, если думаешь, что отцу твоему, Фриденсрайху, проклявшему собственного сына, есть до тебя дело. Дюк Кейзегал твой отец, и только ему есть дело до тебя.
– Сеньор Асседо – предатель и лжец! Он мне не отец!
Выплеснул Йерве содержимое рога в очаг. Зашипело пламя, встревожилось, выпростало красные языки.
– Мальчик, – сказал приор Евстархий, – ничего ты не понимаешь. Ну да и что с тебя возьмешь. Разрази меня гром, если хоть один малец в шестнадцать своих зим хоть что-нибудь понимал. Ну так слушай меня сюда. Я крестил твоего отца. Я учил Фриденсрайха латыни и эллинскому. Я венчал его с Гильдеборгой Прекрасной. Я десятки раз благословлял его оружие. Ничего его никогда не волновало, кроме собственной персоны. Твой отец, Фрид-Красавец, жив. Шестнадцать зим жив, с тех пор, как ты впервые закричал. Он мог найти тебя, если бы тоска по родной