только, конечно) и разными посторонними окриками, вроде: а-а, у-у и т. п.; чередоваться паузами непременно должны фразы.
Вообще, выражаясь образно: речь вся должна производить впечатление такого же беспорядка и хаоса, как неубранный зал после бала. Здесь все: и ленты сарпантина [так!], и увядшие цветы, и кусочки оборванных платьев, и блестящие бумажные ордена, и пестрые конфетти, и оброненные банты, веера, платки, цветы, записки и пр. и пр.; могут даже быть пробки от шампанского и шкурки от апельсинов.
Совершенно медицински правилен вопрос доктора: «Не правда ли, ее расстройство особенно усиливается в некоторые дни месяца?» (сц. III д. IV), что и действительно наблюдается, и понятно в какие дни.
Но вот что касается прописанного доктором лечения, то я сильно сомневаюсь, чтобы современные нам доктора с ним согласились и чтобы оно могло быть рациональным. Это уж плод авторской фантазии.
Впрочем, может быть, в те времена и прибегали к таким лекарствам. Чего в те времена не было!
В «Тите Андронике» есть две ссылки на «Лукрецию», которые, пожалуй, тоже показывают в нем автором Шекспира, и в таком случае написан он, вероятно, недалеко от того времени, как и «Лукреция». В нем мы имеем тоже отца, на которого обрушились возможные несчастья, но какая разница с «Лиром»!! Насколько весь драматизм здесь внешний, созданный умом, а не взятый из сердца и пропитанный кровью ее, как в «Лире»!
Но об нем в другой раз.
17/II. Прочтя следующий (12‑й) сонет Шекспира, нельзя, мне кажется, отрицать его влияние на пушкинские «Стансы»: «Брожу ли я вдоль улиц» и пр.
Вот сонет:
Часов ли мерные удары я считаю,
За днем ли, тонущим во тьме ночной, слежу,
С земли увядшую ль фиалку поднимаю,
На кудри ль в седине серебряной гляжу,
Иль вижу с тощими, без зелени, ветвями
Деревья, в летний зной убежище для стад,
Иль, безобразными белея бородами,
Поблекших трав копны передо мной лежат,
В раздумье о тебе исполнен я заботы,
Что и тебя в твой час раздавит бремя лет:
Урочной смерти все обречены красоты —
И их напутствует других красот расцвет;
От Старца грозного, с его косой не сытой,
Одно потомство нам лишь может быть защитой.
Впрочем, что говорит подлинник; может быть, в нем ничего общего нет с переводом!
18/II. Ах, эти проклятые интерлюдии из моей личной жизни в моих занятиях! Сколько уже они мне крови напортили.
И до чего я изменилась! Тряпка, противная тряпка, которой вертят, как хотят. Было ли это когда-нибудь со мной прежде!
Впрочем, прежде многого не было…
А все-таки я не хочу быть тряпкой, тысячу раз не хочу! Хотя бы для того, чтобы другие знали, что я не тряпка, мочалка, фу…
21/II. Ужасно странное впечатление производят на меня последние произведения Шекспира! Точно другой человек писал. То есть рука Шекспира, конечно, чувствуется