href="#n203" type="note">191, которая мне сообщила, что умерла А. П. Философова192. Lusignan очень жалела, что у нее уже взят билет193 и она не может, таким образом, остаться побывать хоть на панихиде ее. Утром сегодня зашла к Чернякам посмотреть в газете расписание панихид и похорон. Оказывается, сегодня на курсах назначена панихида в час дня.
Собираюсь идти.
– Вы куда? – спрашивает меня Лидия Семеновна.
– На курсы.
– В библиотеку?
– Нет, на панихиду.
– Ах, это по Стасовой, что ли?
– Нет, по Философовой.
– Да нет, ведь Стасова же умерла.
– Философова, Анна Павловна, единственная дожившая до нас из основательниц наших курсов194.
– Так ведь это же Стасова и есть, – настаивает Лидия Семеновна.
– Стасова давно уже умерла. Да что лучше, прочтите на первой странице «Нового времени» объявление.
Лидия Семеновна читает и убеждается:
– А я думала, Стасова.
Прихожу на курсы.
Внизу, по обыкновению, толпятся курсистки. Одни одеваются, другие раздеваются, одни уходят, другие приходят.
– Идем на панихиду, – предлагает возле меня одна курсистка другой.
– Какую панихиду, зачем?
– Да по Философовой.
– А кто она? Я с ней не знакома.
– Ну вот еще, не все ли равно! Она там что-то по равноправию женщин хлопотала и была председательницей женского съезда195.
– А-а, ну пойдем себе.
– Почему на курсах панихида по Философовой? – говорят немного дальше.
– А кто его знает! Пойдем, посмотрим, что ли?
– Ну Бог с ним, мне некогда; лучше погуляем немного.
И такие отзывы слышны повсюду кругом, но из любопытства многие все-таки идут наверх в зал.
Недаром Анна Павловна сокрушалась, что нет никакой традиции на наших курсах, что к курсам, как к учреждению, нет любви в курсистках, что они – какой-то пришлый, кочевой элемент, незнакомый ни с историей возникновения курсов, ни с учредителями их, ни с жизнью их вплоть до настоящего момента.
Это правда; от них берут все что можно, но ими не интересуются. Из знакомых мне только Lusignan да Маша [Островская] составляют исключение (Маша, между прочим, пришла на панихиду). Поэтому и на панихиде не было настроения; стояла толпа холодная, равнодушная, пришедшая позевать от нечего делать. Следовало бы кому-нибудь из комитетских дам разъяснить отношение Анны Павловны к курсам, хоть пользуясь случаем ее смерти, а то Нечаева сказала несколько общих фраз по окончании панихиды, и тем дело было кончено. Одна курсистка, очевидно из бюро слушательниц196, объявила, что у гроба назначаются дежурства из курсисток, пригласила жертвовать на венок и взывала прийти как можно в большем количестве на отпевание и вынос тела на вокзал, имеющее быть в среду197. Она так настойчиво повторяла последнее приглашение, повторенное несколько раз, что даже неловко было перед родственниками покойной, в присутствии которых это все происходило.
21/III.