в том, что он преклоняется перед искусством и обожает живопись при полной бездарности; но то, что имя Локкенберга когда-то попало на страницы одной из никому не известных «историй искусства», то, что молодые художники с ним советуются и считают понимающим дело, – дает ему силы переносить свою бездарность. С одной стороны, он как будто хочет верить в свой талант, надеется на будущее, с другой – как будто часто сомневается в себе сам, приходит в отчаяние.
Локкенберг честен и порядочен; отчасти он таков, потому что немец, отчасти – потому что любит красоту. Ольгу он любит чисто и глубоко и преклоняется перед ней, видя в ней верх всяких совершенств, мне кажется. В отношении к ней – он рыцарь, считающий себя обязанным даме своего сердца всем и ничего от нее не требующий, даже благосклонного взгляда, уж и то много, что она существует и позволяет себе служить. Это – трогательно и красиво в Вальтере и искупает все смешное и глупое.
Вальтер не умен, но многим интересуется, хотя понимает все довольно извращенно и неправильно, кроме живописи; самоуверенность в суждениях о том, чего он не понимает, сочетается в нем со скромностью суждений о том, что ему вполне доступно, да оно и понятно: в живописи среди своих же гораздо более молодых товарищей он видит очень способных и работающих значительно лучше его самого, в других же отношениях – в том, что касается интереса к книге и отвлеченной мысли, – он не видит ни в ком из них никакого, самого элементарного даже, любопытства, и потому тут он считает себя сильнее всех их и, следовательно, всех вообще173.
Человек, с кем удобнее и приятнее всего иметь дело, это – Саша Яковлев. Он воспитан, деликатен, уступчив, нетребователен, всегда весел и бодр, всегда готов смеяться, говорить и работать. Он ни с кем не ссорится, никому не говорит грубостей и всегда таков, какова компания, его окружающая: с циниками он циник, со скромными – он скромен, с веселыми – весел, с горюющими – может сделать скромное лицо, сочувственно повздыхать и, может быть, даже пустить слезу, если надо, но на самом деле всегда и во всем он холоден и эгоист до мозга костей. Отчасти это тип эллина-эпикурейца: он живет только для своего удовольствия и берет от жизни только то, что может дать ему какое бы то ни было наслаждение. Он может быть воздержанным, но может, как мне кажется, быть и грубо чувственным, и способным на всякого рода разврат, в этом огромное сходство между ним и Эльзой, и тут они друг друга понимают лучше всего, только Эльза отдается вся, а Саша отдаваться не умеет ничему, даже живописи.
Говорит он обо всем, но только понаслышке и с чужого голоса, потому никогда ничего нового и оригинального. Ума в нем большого нет, но он, что называется, «натаскан» и неопытному собеседнику может показаться знающим и образованным. По рисовальной технике Саша выше их всех и обнаруживает талант в этой внешней области живописи; кистью, красками, рисунками – владеет великолепно, может дать интересное сочетание красок и компоновку, но дальше этого у него дело не идет: он страшно