не фанатический, а и те стали его сторониться, перестали даже присылать билет на свои собрания. О других и говорить нечего. Сильно восстановил он всех против себя.
– И при этом человек, несомненно, хороший, неспособный на подлость, – добавил Ал. Ст. – Он совершенно не понимает того, что правительство, выдавая ему этот билет, имело на него свои виды. Вот теперь повсюду идут толки, чтобы образовывать среди крестьян христианские кружки, по типу немецких. Данилова, конечно, с этой целью и командировали, имея в виду его идею трудовой монархии и выражаемый им консерватизм. А он этого не понимает и думает, что преследует этим свои какие-то цели. Виктор Александрович, несомненно, человек оригинальный, идущий своим особым путем; он всегда стоял отдельно от всяких партий, имел свой собственный взгляд на вещи, который и проводил посильно в жизнь. Так, например, еще в дни своей молодости, когда все передовые люди ратовали за революцию и возбуждение политического и социального движения в народе, Данилов говорил, что для русского народа оно не может идти отдельно от религиозного, что религиозное должно идти рука об руку с политическим и оба должны поддерживать друг друга. И что ж – он тогда же пошел к сектантам со своей религиозной проповедью, подвергся за это ссылке в каторжные работы, затем на поселение, но как только освободился – опять пошел по прежнему пути. И теперь ведь он постоянно среди сектантов, в переписке со многими из них, несомненно, имеет с ними большие связи. А уж сам жизнь ведет вполне аскетическую, подтверждаю это, так как я был у него.
Я никогда не думала, что А. С. серьезно относится к Данилову и признает за ним известные заслуги, поэтому меня несколько удивила горячность его защиты, но вместе с тем очень понравилась; я простила А. С. все его ядовитые подтрунивания над Виктором Александровичем в его присутствии.
– И все-таки никакого пути из всего этого никогда не было, – продолжал настаивать Н. В. – Я хорошо знаю этот тип. У меня есть знакомый, вроде Данилова, некто Надеин. Вы, верно, его знаете, Александр Степанович; он даже шестидесятник, только постарше нас с вами. Он, как и Данилов, совершенно не способен никого слушать кроме себя, ничего видеть вокруг себя, жить чем-то своим и думать, что это свое и покрывает весь мир, что оно-то именно и может спасти мир, а все прочее – мелочи и ерунда. Этот Надеин был как-то в Париже в одно время со мной и сделал там какое-то изобретение. Было это как раз во время процесса Феррера76. Носился он с этим изобретением страшно, ко всем обращался за помощью, совался всюду, куда можно, но нигде не встречал должного сочувствия и, наконец, решил написать Кропоткину в Лондон: приезжайте, мол, немедленно, есть такое важное дело. Тот, понятно, не поехал, ответив Надеину, что не до его изобретения в настоящую минуту, что есть более важное – дело Феррера. А Надеин, как вы думаете? – «Да что, говорит, Феррер! Мое изобретение стоит тысячу Ферреров!» Так вот какие люди бывают! И в чем бы, вы полагали, заключалось это изобретение? В особом ассенизационном